Дни прощаний

Ее слова пробуждают во мне новые воспоминания.

– Я вспомнил еще один момент, когда Блейк что-то изменил во мне, – задумчиво говорю я. – Мы сидели в моей комнате, сейчас уже не помню, чем мы тогда занимались. В дверь постучала мама, чтобы о чем-то меня спросить, и я ужасно разозлился… мне стыдно рассказывать вам об этом, потому что так я выгляжу самым ужасным сыном на свете.

– Я не осуждаю тебя. Ты же сказал, что Блейк научил тебя справляться с собственной уязвимостью.

– Да. Ну вот, я взбесился, а когда мама ушла, Блейк спросил: «Почему ты так гадко поступаешь с мамой?». А я ответил: «Ты все равно не понимаешь, чувак». И тогда он сказал: «Да, не понимаю, потому что если бы у меня была такая мама, я никогда бы с ней так себя не вел. Ты и понятия не имеешь, как тебе повезло, но я-то знаю». Вот так это было. И мне стало очень стыдно, что я так поступил с мамой в его присутствии.

Мы сидим, шлепая москитов, потягивая шипучку и болтая, а солнце припекает наши спины. Пару раз кажется, что у нас клюет. Но, конечно, это ложная тревога. Возможно, это ветер раскачивает удочки. Мы даже не удосуживаемся проверить, осталась ли на крючках наживка.

Наконец Нана Бетси смотрит на часы.

– Блэйд, я проголодалась. Наверное, пора заканчивать нашу плохобалку. – Ее голос дрожит. – Должна признаться, из тебя получился отличный партнер по плохобалке. Второй отличный партнер.

– Мы можем время от времени приезжать сюда.

Она опускает глаза, затем окидывает взглядом озеро, снова опускает взгляд и быстро смаргивает.

– Боюсь, ничего не получится. Я уезжаю.

Эта новость не укладывается у меня в голове. На мгновение я думаю, речь о том, что мы уезжаем прямо сейчас.

– Постойте. Что?

– Я возвращаюсь домой. Соскучилась по горам. Здесь я жила только ради Блейка, стараясь отгородить нашу новую жизнь от прошлого. Двое моих сыновей живут в Гринвилле, а старшая дочь – в Чаттануге.

Я теряю дар речи.

– Я много лет проработала на государственной службе и у меня есть пенсия. В понедельник выставлю дом на продажу. Мне не нужно много денег. Только чтобы хватило расплатиться за похороны и купить домик на склоне горы с видом на каньон. Стану смотреть свои любимые фильмы, читать детективы, устраивать воскресные обеды для своих мальчиков и жить тихо наедине со своими мыслями и воспоминаниями, пока господь не призовет меня к себе.

Мне никогда не приходило в голову, что смерть Блейка будет иметь такие последствия. Я думал, что все ограничится горем, ощущением вины, тоской, болью. Но никак не чьим-то переездом. Я подумал о том, что еще может так же неожиданно свалиться мне на голову.

– Мне очень жаль.

– Не стоит. Я рада, что возвращаюсь домой.

– Я имею в виду… мне жаль, что заставил вас переехать.

– Нам всем пришлось многое пережить. Не стоит извиняться.

Но я не могу иначе. Я совершил что-то вроде убийства по неосторожности и не могу ни с кем об этом говорить, кроме доктора Мендеса и мистера Кранца. Если я невиновен, почему тогда не могу рассказать свою версию произошедшего?

– Хорошо, – только и произношу я в конце концов и принимаюсь собирать удочку.

Нана Бетси касается моей руки.

– Нет. Погоди. – Она достает из кармана джинсов сложенные тетрадные листы, аккуратно расправляет их, а потом кладет на один из стульев и прижимает небольшим камнем.

Я замечаю, что на листке аккуратным школьным почерком выведены слова:

Тому, кто найдет эти вещи.

Пожалуйста, оставьте их себе – теперь они ваши.

Они принадлежали моему внуку и мне.

Мы никогда не были хорошими рыбаками,

но эти вещи помогли нам пережить множество незабываемых моментов.

Надеюсь, у вас все будет так же.

В память о Блейке Джексоне Ллойде.

Я пошел вперед по тропинке, думая, что Нана Бетси пойдет следом. Но она не двинулась с места.

– Блэйд, ты не возражаешь, чтобы прогуляться несколько минут без меня? Мне надо немного побыть здесь одной. – Ее голос, почти шепот, напоминает шелест, словно ветер шевелит высокую траву. Она протягивает мне ключи от машины.

Прежде чем уйти, я смотрю на нее и вижу, как она опускается в шезлонг рядом с тем креслом, на котором лежит записка, опирается локтями на колени и прячет лицо в ладонях.

Усевшись в машину, я делаю то же самое.

* * *

Когда десять минут спустя она приходит, мы оба почти успокоились.

– Отлично, – говорит она с кажущейся беспечностью (или, по крайней мере, временным облегчением). – Согласно нашей традиции, после плохобалки мы всегда лакомились вафлями с беконом. Что скажешь?

– Непременно.

Мы направляемся в ближайший «Вафельный дом». Когда мы паркуемся, Нана Бетси вдруг начинает смеяться.