Добролёт

Елизавета Ивановна. Просьба не грех.

Иннокентий. Где найти людей, благочестивых, ревностных и деятельных? Кто поедет в наши американские колонии и продолжит дело, которому я отдал лучшие годы?

Елизавета Ивановна. То, что сегодня кажется невозможным и трудным, завтра покажется легким и простым. Найдутся и люди.

Иннокентий. Огорчил меня Тихон, огорчил. Надо же! Чтобы не ехать в Америку, готов идти в солдаты. (Делает паузу.)

Как пережить нам эту войну? – Тихон прав, на Алеутах голод, нет хлеба, люди умирают. А западные цивилизации ведут себя, как флибустьеры: останавливают наши корабли и выгребают из трюмов последнее. Заберут англичане у нас Америку, заберут!

Елизавета Ивановна. Почему вы не поспешаете к губернатору?

Иннокентий(с улыбкой). Есть мнение, что губернатор все может. Лишь бы к нему попасть. А он возьмет, откроет ларь и отсыплет – кому золота, кому овса.

(В комнату заглядывает Яшка-тунгус.)

Яшка-тунгус(громко, вроде бы как самому себе). И накормит всех пятью хлебами. Да не заберут, батюшка, Америку!

Иннокентий. Ты прав, не заберут. Мы ее сами отдадим!

Елизавета Ивановна. Батюшка, неужели ты выведешь за штат отца Тихона накануне Пасхи?

Иннокентий. Мы несем службу Господу нашему каждую минуту, а не от праздника до праздника.

Елизавета Ивановна. У отца Тихона мать больная, дите малое.

Иннокентий. Я хотел дать ему возможность исправиться.

Елизавета Ивановна. Бывает, что человека оговаривают. Почему надо верить на слово одной стороне и не спросить другую?

Иннокентий.

Если бы я занимался только этим, то проходил бы по другому ведомству.

Яшка-тунгус. Я вот одного не пойму: у губернатора вон сколько народу – тыщи! А идут к нам.

Елизавета Ивановна. И хорошо, что идут.

Иннокентий. Американская компания при всем своем усердии не в состоянии делать пособий более тех, какие мы имеем. Вот сижу и думаю, к кому пойти.

Елизавета Ивановна. Надо идти к нашим купцам.

Иннокентий. Да, ты права.

Елизавета Ивановна. Говорят, в Иркутск пожаловал сам управитель Американской компании Николай Францевич Лажкин.

Иннокентий. Дай-то бог, надо бы и с ним повидаться.

Елизовета Ивановна. Когда Тихон выходил, на нем не было лица.

Иннокентий. Он сказал, что хочет в солдаты.

Елизавета Ивановна. Так сейчас же война!

Иннокентий. Я его за язык не тянул. Признаюсь, меня часто посещают сомнения. Но когда я выхожу к людям, все сомнения оставляю при себе. В Америке, на Уналашке, я вначале жил с женой моей и с малым дитем, среди туземцев, в землянке. И там меня посещали сомнения, прав ли был я, подвергая свою семью испытаниям.

Иннокентий(помолчав). Вот что, матушка. Помню, ты раньше неплохо пела. Может, утешишь мою душу? Спой, милая, что-нибудь.

Елизавета Ивановна. Да я, право, и не знаю что. Давно за гармонию не садилась. Но так уж и быть.

(Садится за фисгармонию, перебирает клавиши. Входит Яшка-тунгус.)

Яшка-тунгус(шепотом). Владыко! Здесь девица к вам. Говорит, что знает вас.

Иннокентий(тихо, но уже с улыбкой).

Часы пошли, и люди пришли. Теперь их не остановишь. Ты что, Яша, и ее в сенях оставил? Зови!

(В комнату входит дочь Катышевцева, Фрося. Делает попытку упасть на колени. Иннокентий, глядя на нее, показывает, чтобы она встала с колен и, прикладывая палец к губам, показывает глазами на Елизавету Ивановну. Фрося приподнимается.)

Елизавета Ивановна. Я краем услыхала, как отец Тихон про нас, про женщин, сокрушался. Может, эту? (Поет):

У церкви стояла карета,Там пышная свадьба была,Все гости нарядно одеты,Невеста всех краше была.На ней было белое платье,Венок был приколот из роз,Она на святое распятьеСмотрела сквозь радугу слез.