Дочь фортуны

Стоило Андьете обмолвиться о возможности отправиться на север, его мать повела себя в точности так же, как и Элиза. Обе женщины, никогда друг друга не видевшие, сказали одно и то же: если ты уедешь, Хоакин, я умру. Обе пытались раскрыть ему глаза на бесчисленные опасности этой авантюры, обе поклялись, что для них лучше безысходная бедность рядом с ним, чем возможность разбогатеть, но с риском потерять его навсегда. Мать уверяла, что никогда не покинет конвентильо, даже если сделается миллионершей, потому что здесь все ее друзья и ей в этом мире больше некуда идти. А что до ее легких, тут уж ничего не поделаешь, остается только дожидаться, пока они не лопнут, – вот как она выразилась. А Элиза, в свою очередь, предложила убежать вдвоем, если им запретят пожениться; но Хоакин, заблудившийся в своем бреду, их не слушал: он был уверен, что второго такого шанса у него не будет и упустить его – непростительная трусость. Он служил своей новой одержимости так же пламенно, как прежде ратовал за распространение либеральных идей, вот только средств для реализации проекта у него не было. Молодой человек не мог шагнуть навстречу своей судьбе, не имея определенной суммы для покупки билета и самого необходимого снаряжения. Хоакин пошел в банк просить о небольшом займе, но ему было нечем обеспечить кредит, а выглядел он как последний бедняк и потому получил решительный отказ. Впервые в своей жизни Хоакин задумался, не попросить ли помощи у родственников матушки, с которыми до сих пор не перемолвился ни словом, но для этого он был слишком горд. Картины блистательного будущего не давали ему покоя, Андьета еле справлялся со своей работой, долгие часы за столом превратились в пытку. Он застывал с пером в руке, глядя невидящим взором на чистый лист, а сам перебирал в уме названия кораблей, которые могли доставить его на север. Ночи его проходили в тревожных снах и изнуряющей бессоннице, Хоакин просыпался с истерзанным телом и кипящим воображением. На службе он допускал простейшие ошибки, а между тем возбуждение вокруг него уже принимало масштабы истерии. Все мечтали уехать, а те, кто уехать не мог, передавали свои полномочия специальным конторам, вкладывали средства в компании, созданные на скорую руку, или отправляли вместо себя надежных представителей, оговорив, как будет распределяться прибыль. Первыми снимались с якоря холостяки, а вслед за ними и женатые бросали жен и детей и пускались в путь без оглядки, несмотря на красочные истории о неизвестных болезнях, жутких несчастных случаях и зверских преступлениях. Самые миролюбивые мужчины выказывали готовность подставлять грудь под пули и кинжалы; самые осторожные отказывались от налаженного быта, обретенного путем многолетних трудов, и пускались в авантюру с багажом бредовых фантазий. Одни тратили все свои накопления на билет, другие оплачивали проезд, нанимаясь матросами или закладывая вперед свой будущий труд, но желающих наняться было так много, что Хоакин Андьета не нашел для себя места ни на одном из кораблей, хотя и ходил справляться на пристань каждый день.