Дочь фортуны

Скорчившись в своей норе в корабельном трюме, Элиза начала умирать. К темноте и ощущению, что ее замуровали живьем, добавлялось зловоние: смесь содержимого тюков и ящиков, засоленная рыба в бочках и сырость моря, въевшаяся в старые корабельные доски. Отменное обоняние Элизы, столь полезное для путешествий по дому с закрытыми глазами, превратилось в орудие пытки. Единственным ее товарищем был странный трехшерстный кот, как и Элиза запертый в трюме, – он охранял грузы от мышей. Тао Цянь уверял, что Элиза свыкнется и с запахом, и с заточением, потому что тело в случае необходимости привыкает почти ко всему; китаец добавил, что путь будет долгий и ей нельзя ни на секунду показываться на свежем воздухе, поэтому, чтобы не сойти с ума, лучше бы совсем перестать думать. Тао Цянь обещал, что у беглянки всегда будет еда и питье, а он будет приходить к ней каждый раз, когда сможет спуститься в трюм, не вызывая подозрений. «Эмилия» – это маленький бриг, но народу здесь полным-полно, и повару будет несложно затеряться среди стольких людей.

– Спасибо. Когда мы придем в Калифорнию, я дам вам бирюзовую брошь…

– Оставьте себе, она вам еще пригодится, а со мной вы уже расплатились. Зачем вы едете в Калифорнию?

– Чтобы выйти замуж. Моего жениха зовут Хоакин. С ним приключилась золотая лихорадка, и он уехал. Он сказал, что вернется, но я не могу ждать.

Как только бриг покинул бухту Вальпараисо и вышел в открытое море, у Элизы началась морская болезнь. Она провела в темноте много часов, как животное, залитая собственной рвотой, Элизе было так плохо, что она не понимала, где находится и зачем все это; потом наконец дверь склада открылась и появился Тао Цянь с огарком свечи и с тарелкой. Одного взгляда на девушку ему хватило, чтобы понять, что она не сможет проглотить ни кусочка. Китаец отдал ужин коту и сходил за ведром воды, чтобы вымыть страдалицу. Для начала он дал ей выпить крепкий имбирный отвар и воткнул дюжину золотых иголок – это успокоило девушке желудок. Элиза почти не реагировала, когда Тао Цянь раздел ее донага, заботливо омыл тело морской водой, потом потратил чашку пресной воды на обтирание, потом сделал массаж всего тела, используя тот же бальзам, каким лечат малярийную лихорадку. И совсем скоро Элиза уже спала, обернутая в кастильское покрывало и с котом в ногах, а Тао Цянь поднялся на палубу и прополоскал ее одежду в море, стараясь не привлекать внимания отдыхающих матросов. Пассажирам, севшим в Вальпараисо, сейчас было так же плохо, как и Элизе; на них безучастно взирали европейцы, которые провели в море уже три месяца и давно прошли это испытание.

В течение следующих дней, когда новые пассажиры «Эмилии» приспосабливались к ритму волн и налаживали свой быт для долгого путешествия, Элизе в трюме становилось все хуже и хуже. Тао Цянь спускался при каждой удобной возможности, чтобы напоить девушку и попытаться унять тошноту, все больше удивляясь, что болезнь девушки не проходит, а, наоборот, обостряется. Врач прибегал ко всем известным лекарствам и к другим средствам, которые сам изобретал от отчаяния, но Элиза почти ничего не могла удержать в желудке; тело ее быстро обезвоживалось. Тао Цянь готовил воду с солью и сахаром, потом с бесконечным терпением поил Элизу с ложечки, но и через две недели никакого видимого улучшения не было, и вот настал момент, когда кожа у девушки сделалась жесткой, как пергамент, и она уже не могла подняться, чтобы проделать предписанные Тао Цянем упражнения.

– Если ты не будешь двигаться, тело твое онемеет, а мысли спутаются, – предупреждал китаец.

«Эмилия» делала короткие остановки в портах Кокимбо, Кальдера, Антофагаста, Икике и Арика, и Тао Цянь при каждой возможности убеждал Элизу сойти на берег и поискать способ вернуться домой: его пугало, что девушка слабеет не по дням, а по часам.

Когда бриг оставил позади порт Кальяо, состояние Элизы резко ухудшилось. Тао Цянь раздобыл на рынке листья коки, медицинский эффект которых был ему хорошо известен, и трех живых кур, которых он намеревался прятать ото всех и убивать по одной: больная нуждалась в чем-то более питательном, чем скудный корабельный рацион. Из первой курицы повар сварил бульон, густо приправленный свежим имбирем, и спустился, исполненный решимости влить этот супчик в Элизу, пускай даже через силу. Тао Цянь зажег фонарь на китовом жире, протиснулся меж тюков и остановился перед каморкой; девушка лежала, закрыв глаза, и вряд ли даже почувствовала его появление. Под телом растекалось большое кровавое пятно. Чжунъи коротко вскрикнул и наклонился к Элизе, решив, что эта несчастная покончила с собой. «Ее не за что винить, в подобных обстоятельствах я поступил бы точно так же», – подумал Тао Цянь. Он заглянул ей под рубашку, но не увидел никаких ран; прикоснувшись к телу, он обнаружил, что девушка еще жива. Он потормошил ее. Наконец Элиза открыла глаза.

– Я беременна, – призналась она чуть слышно.