Дочь фортуны

Кровотечение остановилось только под утро. Лихорадка еще не отступила, и Элиза дрожала, несмотря на удушающую жару в трюме, но пульс улучшился, и дыхание во сне стало ровным. И все-таки опасность еще не миновала. Тао Цяню хотелось остаться внизу и следить за состоянием больной, но, по его подсчетам, близился рассвет, и скоро зазвонит колокол, призывающий его на вахту. Обессилевший врач кое-как выбрался на палубу, повалился на дощатый настил и уснул как младенец, а потом его разбудил дружеский пинок товарища, напомнившего об исполнении корабельной службы. Тао Цянь окунул голову в ведро с морской водой, чтобы поскорее очухаться, и, все еще полусонный, поплелся на кухню варить овсяную масаморру[19] – такой на «Эмилии» был завтрак. На корабле все, включая и аскетичного капитана Катса, поглощали это месиво беспрекословно, ругались только чилийцы, хотя у них, у самых недавних пассажиров, оставалось больше лакомств. Прочие истощили свои запасы табака, алкоголя и сладостей в первые месяцы плавания, еще до Вальпараисо. Пронесся слух, что некоторые чилийские пассажиры – аристократы, не умеющие постирать собственные подштанники и вскипятить воду для чая. Те, что ехали первым классом, везли с собой слуг, которых намеревались использовать для работы на приисках, ведь этим людям не приходила в голову мысль самим пачкать руки. Другие предпочитали платить за обслуживание матросам, поскольку женщины в один голос отказались заниматься этими делами: они могли заработать в десять раз больше, приняв мужчину на десять минут у себя в каюте, так что не было смысла тратить два часа на стирку белья. Команда и другие пассажиры насмехались над этими чванными барчуками, но никогда не делали это в открытую. Чилийцы были хорошо воспитаны, выглядели робкими, щеголяли отменной вежливостью и благородством манер, но хватало крохотной искорки, чтобы воспламенить их самодовольство. Тао Цянь старался с ними не связываться. Эти люди не скрывали своего презрения к нему и к двум черным пассажирам, севшим в Бразилии: эти двое оплатили полную стоимость билета, но оставались единственными, кто не получил коек и разрешения есть за общим столом. Тао Цянь предпочитал общество пяти бедных чилиек с их мудрой практичностью, неизменной веселостью и материнской заботливостью, которая являла себя в чрезвычайных ситуациях.

Тао Цянь выполнял свою работу как сомнамбула – в мыслях была только Элиза, но у него не выдалось ни одной свободной минутки до самого вечера. С утра матросам удалось выловить гигантскую акулу – она издыхала на палубе, колотя мощным хвостом, и ни у кого не хватало духу подойти и добить ее дубинкой. На долю кока выпало освежевать тушу, нарезать на куски, часть мяса зажарить, а остальное засолить; матросы в это время смывали кровь с палубы, а пассажиры наслаждались пугающим зрелищем, откупорив последние бутылки шампанского и предвкушая вечерний пир. Тао Цянь приберег акулье сердце, чтобы сварить суп для Элизы, а плавники – чтобы высушить, ведь на рынке афродизиаков за них можно было выручить целое состояние. Тянулись часы, китаец продолжал возиться с акулой и думать о том, что Элиза в трюме уже, возможно, умерла. Он несказанно обрадовался, когда, наконец спустившись на склад, застал девушку живой; ей даже стало лучше. Кровотечение прекратилось, кувшин для воды был пуст, и все указывало на то, что в течение этого долгого дня у больной наступали моменты просветления. Тао Цянь наскоро поблагодарил Лин за помощь. Девушка с трудом открыла глаза, губы ее пересохли, а лицо разрумянилось от лихорадки. Врач помог ей приподняться и напоил крепким настоем женьшеня, чтобы улучшить кровь. Когда Тао Цянь убедился, что больная сможет удержать лекарство в желудке, он дал ей несколько глотков свежего молока – Элиза жадно выпила все до капли. Набравшись сил, она сказала, что хочет есть, и попросила еще молока. Коровы, которых перевозила «Эмилия», из-за тягот плавания плохо доились и до крайности исхудали, их уже собирались забить. Самому китайцу мысль о питье молока внушала отвращение, но друг Эбенизер Хоббс рассказывал, что эта белая жидкость хорошо помогает при потере крови. Если Хоббс с помощью такой диеты лечил тяжелораненых, значит она и в этом случае окажет схожий эффект, решил чжунъи.

– Тао, я умру?

– Не сейчас, – улыбнулся он и погладил девушку по голове.

– А Калифорния уже скоро?

– Не скоро. Не думай об этом. Теперь ты должна помочиться.

– Нет, пожалуйста, нет! – взмолилась чилийка.

– Как это нет? Ты должна!

– При тебе?

– Я чжунъи

. Ты не можешь меня стыдиться. Я уже видел в твоем теле все, что только мог увидеть.

– Я не могу пошевелиться, Тао, я не вынесу путешествия, лучше мне умереть… – всхлипывала девушка, хватаясь за китайца и садясь на горшок.

– Смелее, девочка! Лин говорит, в тебе много ци и ты забралась так далеко не затем, чтобы умереть на полдороге.

– Кто говорит?

– Не важно.