Первое, что удивило Тао Цяня в новом заливе, – это лес из мачт по правую руку. Точно подсчитать было невозможно, но там стояло не меньше сотни кораблей, как будто покинутых в пылу сражения. Наемный работник на суше за день получал больше, чем матрос за месяц навигации; моряки дезертировали не только из-за золота, но и из-за возможности заработать на переноске грузов, выпекании хлеба и изготовлении подков. Опустевшие суда сдавались внаем под склады и плавучие гостиницы, другие становились добычей водорослей и гнездящихся чаек. Со второго взгляда Тао Цянь увидел и город, веером раскинувшийся по склонам холмов: это была мешанина из походных палаток, хижин из досок и картона и простых, но более надежных зданий – так поселение обретало городской облик. Как только бросили якорь, к «Эмилии» пришвартовалась первая шлюпка; оказалось, что она принадлежит не комендатуре порта, а некоему чилийцу, который торопился приветствовать земляков и забрать почту. Это был Фелисиано Родригес де Санта-Крус, поменявший свое звучное имя на Феликс Кросс, чтобы его могли выговаривать янки. Хотя на борту «Эмилии» находилось несколько его старых друзей, никто не узнал Фелисиано: от щеголя в сюртуке и с напомаженными усиками, каким его помнили по Вальпараисо, не осталось и следа, на палубу поднялся заросший пещерный житель с обветренной кожей индейца, в разбойничьей одежде, в русских сапогах до середины бедра, с двумя пистолетами на поясе, в сопровождении негра такой же дикарской наружности и тоже вооруженного по-бандитски. Это был беглый раб, который, ступив на землю Калифорнии, превратился в свободного человека, однако тяжелый старательский труд его не привлекал, и он предпочел зарабатывать на жизнь в качестве наемного головореза. Когда Фелисиано назвал себя, ему устроили овацию и почти на руках втащили в просторную каюту, где пассажиры разом забросали его вопросами, требуя новостей. Единственное, что их интересовало, – это проверка слухов насчет изобилия золота, на что Фелисиано отвечал, что золота здесь даже больше, чем об этом рассказывают, и в доказательство вытащил из кармана желтую колобаху в форме раздавленной какашки. Этот золотой слиток весом в полкилограмма он был готов обменять на все спиртное, какое имелось на корабле, однако сделка не состоялась, потому что нашлось всего три бутылки, а остальное было выпито за время путешествия. Фелисиано сообщил, что слиток нашли лихие старатели, приехавшие из Чили, и что теперь они работают на него по берегам Американ-Ривер. Как только новость отметили остатками спиртного и чилиец забрал письма от жены, он познакомил собравшихся с правилами выживания в здешних краях.
– Еще несколько месяцев назад у нас тут был свой кодекс чести и даже последние негодяи вели себя пристойно. Золото можно было оставлять без присмотра прямо в лотке, никто на него не покушался, но теперь все изменилось. Здесь царит закон джунглей, всем правит алчность. Не выпускайте из рук оружия, ходите по двое или группами, это земля бандитов, – наставлял Фелисиано.
К тому времени корабль окружили другие шлюпки; гребцы наперебой предлагали выгодные сделки – эти люди были готовы купить что угодно, ведь на берегу они продадут любую вещь в пять раз дороже. Наивным путникам вскоре предстояло познакомиться с искусством спекуляции. К вечеру появились комендант порта и таможенные чиновники, в их шлюпках прибыли такелажники – мексиканцы и двое китайцев, готовые перевезти весь груз на пристань. За свою работу они запросили втридорога, но другого выхода не было. Комендант даже не попытался собрать паспорта и проверить личность прибывших.
– Документы? Ну что за вздор! Вы приехали в рай, тут у нас свобода. Бумажек с печатью тут не бывает, – заверил комендант.
А вот к женщинам он проявил живейший интерес. Комендант гордился, что первым осматривает всех и каждую из прибывающих в Сан-Франциско, хотя женщин было и не так много, как ему бы хотелось. Он рассказал, что несколько месяцев назад самых первых путешественниц встречала толпа возбужденных мужчин: они выстроились в многочасовые очереди, чтобы получить свое в обмен на золотой песок, на золотые крупинки, на монеты и даже на самородки. Первыми были две отважные девицы-янки – они приехали из Бостона, перебравшись в Тихий океан через Панамский перешеек. Их услуги оплачивались по высшей ставке, за день они зарабатывали столько же, сколько в обычных условиях получают за год. С тех пор в Сан-Франциско прибыло больше пятисот женщин, в основном мексиканки, чилийки и перуанки, а еще было несколько женщин из Франции и Штатов, но в целом их ничтожно мало в сравнении с растущим притоком одиноких мужчин.