Дочь ведьмы

Уже в одиннадцатом часу Элайза наконец оказалась в тишине своей комнаты над клиникой. Она съела легкий ужин за письменным столом и теперь хотела одного – лечь. Сняв верхнюю одежду, она ненадолго присела в сорочке и нижней юбке за туалетный столик у окна. Она так и не освоилась с корсетом и считала его одним из худших изобретений моды, что ей довелось испытать. Из зеркала на нее взглянуло усталое отражение. Какое бы удовлетворение Элайза ни находила в помощи тем, кто иначе не смог бы позволить себе врача, как бы ни нравилась ей работа в Фицрое, к концу дня она всегда уставала. Дело было не только в том, что она подолгу работала. Ей не хватало близких людей. Женщина давно приняла то, что у нее не будет своих детей. Она наверняка знала, что бессмертие принесло с собой бесплодие. На то, чтобы полностью смириться с этим, ушло много лет, но она понимала, что это на самом деле благословение. Как бы Элайза могла растить детей, а потом видеть, как они стареют и умирают, пока она продолжает свое бесконечное странствие? Нет, она осознала, что изначально не была создана для материнства. К тому же у нее были пациенты, о них надо было заботиться, их поднимать. Многие в самом деле походили на детей, лишенных матерей: одинокие, никем в мире не любимые. Дар Элайзы позволял им помочь, и она охотно это делала. Но она скучала по своей семье. Даже после стольких лет боль, причиненная смертью родных, и пустота, оставшаяся после их ухода, не уменьшались. А что до мужчины, которого можно полюбить, который обнял бы ее, заставил бы ощутить себя живой, способной чувствовать женщиной, а не каким-то неестественным созданием… Любовники у нее, конечно, были, но Элайза быстро выучилась не позволять себе привязываться. Как могла она остаться с одним мужчиной, стать ему женой и подругой? Сколько лет прошло бы, прежде чем он понял бы, что она не может родить детей и что она больше не смертная? Что тогда? Что ей, ходить за ним в старости, а потом двинуться дальше? Она никогда с таким не сталкивалась. Гидеон об этом позаботился. Каждый раз, когда Элайза была близка к тому, чтобы обрести счастье, Гидеон отнимал его. Куда бы она ни уехала, сколько бы раз ни меняла внешность и имя, в конце концов он всегда ее находил. Это был лишь вопрос времени. Как она могла позволить кому-то дорогому оказаться на пути такой опасности, такого зла?

Элайза распустила косу и принялась тщательно ее расплетать, вспоминая, как расчесывала Маргарет, чьи волосы блестели, как крыло черного дрозда. Потом она забралась в узкую кровать, откинув покрывало, поскольку ночь стояла почти такая же теплая и душная, каким был день. Она забылась беспокойным сном. Сном, который тревожили не столько сновидения, сколько совсем другое. Столько воспоминаний. Столько жизней, которые она прожила. Столько поворотов, за которые свернула в вечной надежде отделаться от того, кто предъявлял на нее права. Того, кто никогда не позволит ей освободиться. В ее сон шагнул наблюдавший за нею призрачный силуэт, который она заметила днем; шагнул, напоминая, что она всегда будет чувствовать себя дичью, по чьему следу идет один и тот же мужчина.

Следующий день оказался не прохладнее. Счастье, что в операционном театре не было студентов, зловоние и духота мучили и тех немногих, кто стоял у стола. Перед Элайзой и доктором Гиммелом был распростерт человек из хорошей семьи, но, увы, нездоровый. Ассистировать пригласили одного из самых опытных студентов, Роланда Пирса, он расположился за головой пациента, готовый, если потребуется, дать ему новую дозу хлороформа. Сестра Моррисон стояла напротив доктора. На спине пациента имелся длинный разрез, чтобы обеспечить доступ к почке, в которой застрял особенно большой камень. Элайза благоговейно наблюдала, как доктор низко склонился над пациентом, исследуя область под грудной клеткой и осторожно ища путь к жизненно важному органу.

– Вот она, – сказала он. – А, да… состояние терпимое, если бы не камень. Скальпель, прошу вас, сестра Моррисон. Спасибо. Так, теперь нам нужно всего лишь немного отрезать… так… и… Проклятие!

Доктор внезапно прервал работу. Едва он выпрямился, из брюшной полости ударил темно-алый фонтан. В одно мгновение он развернулся, как плюмаж, и оросил сестру блестящей артериальной кровью. Элайза ждала, что доктор что-то предпримет, но он оцепенел. Роланд ахнул и побледнел.

– Доктор Гиммел. – Элайза тронула его за руку. – Повреждена почечная артерия.

– Что?

Казалось, доктор не в силах продолжать. Он уронил скальпель на пол, уже ставший скользким, и, схватившись за голову, нетвердо отступил назад.

– Господи! – подал голос Роланд. – Пациент истечет кровью.

Элайза рявкнула на сестру:

– Помогите доктору Гиммелу! Роланд, еще хлороформа.

– Еще? Но он и так получил максимальную дозу.

– Слушайтесь меня!

Элайза схватила с подноса с инструментами малый зажим и попыталась найти источник бьющей наружу крови.

– Мы должны замедлить сердцебиение, если сможем.