Дочки-матери

И теперь, словно получив для себя охранную грамоту, Галина и вовсе перестала мучиться сомнениями по поводу дочки. Домой стали забирать ещё реже, не опасаясь, что позвонят и настоятельно напомнят. Да и чего Люсе дома интересного? Ей наверняка в интернате с подружками веселее, а домашним без неё спокойнее.

И Наталья появлялась редко. И каждый визит не приносил радости ни ей, ни Люсе. Надо же, как девочка с возрастом меняется и не в лучшую сторону. Наглая стала до изумления. Вместо спасибо за гостинцы одни только требования: чего это не принесла да чего того не купила. А разговаривает как? Уши вянут слушать. Ну не то чтобы совсем нецензурно, но для приличной девочки её возраста не подходяще. И если Галина выпрашивала всё с причитаниями и ухватками профессиональной побирушки, то Люся нахально требовала, словно ей должны. Наталью раздражали оба варианта. Она сама всю жизнь стремилась никого ни о чём не просить, а тут только от Галины избавилась и на тебе — теперь племянница рот открыла. Да на кой ей эта завидная родня сдалась? Вот чисто пиявки: что мать, что дочка — присосались и висят. Нашли себе дойную корову! Вот люди, если она когда-то по доброте от отчаяния и одиночества, а больше по глупости, бросилась навстречу, совершенно не значит, что готова всю жизнь волочь на себе навязанный груз. Ей от родни ни жарко, ни холодно, она в них не нуждается. Это им обеим вечно что-то от неё надо. Конечно, Наталья искренне считала себя человеком не злым и справедливым, но не дурой же, которой каждый встречный-поперечный может на шею сесть. Теперь она даже укоряла саму себя за излишнюю сентиментальность и щедрость. Ну да, обидно было видеть Андрюшину дочку в затрапезе. Хотелось и одеть получше, и подарками побаловать. Да всё не впрок. Сколько ни дай, благодарности не увидишь, а напротив, ещё шире рот разевают. Точно люди говорят, что благими намерениями дорога в ад вымощена.

У Люси в голове всё выходило совсем не так, как виделось взрослым. Она не могла уяснить, отчего вдруг стала не нужна одним махом всем. Злилась на Кефирыча, что завладел домом. Пусть мать раньше не слишком на неё обращала внимания, но по крайности, не было рядом никого, кто покушался и на эти жалкие крохи. И худосочного Лерика не было. Почему его мать вечно таскает на руках и на каждый писк бежит, а на неё нет ни времени, ни интересу? Про отчима и говорить нечего. Словно обречена она, явившись в квартиру, застыть в углу комнаты как гипсовая фигура пионера, что стоит при в ходе в интернат. Всё ему не так. Надуется, рот свой подожмёт и противным скрипучим голосом поучает. Что его старший сын Колька такой, а Люся не такая. Ну и жил бы с ним и ещё прихватил с собой плаксу Лерика. И Таша хороша! То по магазинам водила, дарила подарки, в кино сколько раз были и в кукольном театре, и в кафе. А теперь у неё, видишь, столько дел появилось, что даже на денёк забрать не может. Кефирыч говорит, что Таша завела ухажёра. Хоть отчим доверия не вызывал, но, пожалуй, его объяснение самое правильное. Что такое «ухажёр» или «хахаль» подробно разъяснила Надька. У её мамки их было не пересчитать. Конечно, Надька человек опытный и стоит прислушаться. Выходит, Таша загуляла и до племянницы ей дела нет. Кочеткова такие дела лучше других знает. Тётьки всегда хотят замуж выйти, а раз Люськина родственница без мужа-то, конечно, другой причины быть не может. Тут уж без вариантов. Когда Таша наконец найдёт желающего пожениться, то и вовсе не появится. Надька так и сказала: дяденьки не любят, когда тётька с ребёнком. Люся засомневалась, а Кефирыч-то на её матери женился. Кочеткова только усмехнулась. Ну и что? Женился и мигом Люсю в интернат сплавил, а сыночка дома оставил. Потому как Валерка свой, а Люся чужая. А раз уж так вышло, то надо хоть свою выгоду поиметь. Не берут домой, так пусть гостинцы таскают мешками и мать, и тётка. И Люся, старательно подражая развязному и грубому тону подружки, каждое свидание начинала с требований, что ей купить или принести. Подчас озвучивая не собственные желания, а Надькины. Ей-то точно неоткуда ждать подношений.