Дочки-матери

— А я тебя отдавать не собираюсь, чего это вдруг?

Люська давно уснула, Наталья уже машинально, как ежедневный ритуал, сварила себе кофе. Ну вот, значит, так тому и быть, ну и всё. Правильно или не правильно, а решение принято — и половина забот с плеч долой. И отстаньте от неё все! Она не идиотка малахольная, чтобы ждать кто чего присоветует. Ей лучше знать, раз сочла нужным сделать именно так, значит это хорошо… хорошо будет… да только будет ли? И Наталья закрыла лицо руками и заплакала громко навзрыд, в точности как Люська.

Ну конечно, душевные муки отошли на задний план и даже две настырные женщины, что изводили Наталью, сидели тихонечко и до поры до времени не высовывались. И было это с их стороны очень даже гуманно. Потому как принятое решение совсем не означало проблемам конец, а даже наоборот, самое трудное начало. И предстояло столько всего исполнить, что руки опускались. Вот бы всё заключалось просто в желании оставить племянницу себе. Пока удалось только добиться — и то с грехом пополам, — чтобы перевели Люсю в обычную школу-интернат и не очень далеко от дома. Пришлось потратить кучу времени на разные присутственные места, выматывающие очередями, записью на приёмные часы, которых было, как всегда, мало и обязательно в неудобное время. И в этих нескончаемых хождениях она узнала, что конечное решение примет суд. Стало совсем неприятно: вот здрасте-пожалуйста, дожила, ещё в суде не побывала. Кто кого в этом случае должен судить, Наталья никак не могла взять в толк. По её, так если только Гальку с Кефирычем, а больше и некого.

Люська так до конца и не поверила, что Таша заберёт насовсем. Хотя головой согласно кивала: вроде как понимает, что без специальных бумажек, которые тётя для пущей убедительности перечисляла, взять и уйти домой нельзя. И тайком убегать нельзя, а то точно не отдадут. И даже обещала, что будет послушной, и учёбу поправит, а главное: есть станет всё, что дадут. Потому как торчащие, словно крылья, худые лопатки Наталью расстраивали больше, чем неважные отметки. Но теперь, перед выходными, никакими силами оттащить её от входной двери было невозможно. Торчала как приклеенная и, только завидев в дверях знакомую дублёнку, облегчённо вздыхала и бросалась навстречу, как когда-то в детском саду. Правда, сразу отстранялась, смутившись, что ведёт себя как сопливка первоклассница. Вызубрила тётин телефон и, тайком пробравшись в приёмную, названивала домой и на работу, совершенно не глядя на время. Наталье звонки эти неурочные часто мешали, отрывали от дела, тем более что разговор обычно шёл вовсе пустой и незначительный. Но она понимала: для Люськи это подтверждение, что не обманывают. Просто надо ещё потерпеть и подождать.

И вроде всё ничего так себе шло — хотя и медленно, — как вдруг Наталья словно упёрлась в наглухо закрытую дверь. В последнем перед решающим заседанием кабинете женщина начальница вдруг огорошила. С какой, мол, стати отдавать девочку вот так с улицы явившейся гражданке Ариншиной? Так может любая зайти и сообщить, что она родня. Документ должен быть соответствующий. Например, свидетельство о браке гражданки Воронцовой с Андреем Лавроновым. Который, между прочим, отцом в свидетельство не вписан и тоже ещё не известно с какой радости его таковым признать. Выходит, Наталья Людмиле Воронцовой никто, ничто и звать никак.

— Знаете, уважаемая, — с улыбкой вершителя судеб протянула женщина. — Получается, что вы чужой человек. Бывает, что посторонние люди ребёнка усыновляют, но вам бы всё равно отказали, вы не замужем, семья не полная, а в такую вряд ли разрешат.

Опешившая Наталья едва не брякнула от растерянности, что ж мне, мол, теперь срочно замуж выходить? Но сдержалась, спокойно напомнив, что она вдова — вот документы. Вот характеристики с работы и ещё от соседей по месту жительства. Вот справки на все случаи, а вот и кипа квиточков об уплате алиментов гражданке Воронцовой от гражданина Лавронова, и в дополнение справка, что этот самый гражданин — Натальи родной брат. Чего же ещё доказывать?

Майя Леонидовна покрутила в наманикюренных пальцах ручку и пожала плечами.

— Это не доказательство. Мало ли кто деньги переводил. Может, ваш брат этой мамаше долг выплачивал. Занял большую сумму и отдавал частями.

Наталья чувствовала, что чиновница явно издевается и упивается своим могуществом «владычицы морской». Сказать совестно, но на секунду мелькнула мысль, что она с наслаждением вцепилась бы сейчас в этот гидропиритный начёс — только искры бы полетели. Но вместо этого быстрым взглядом окинула кабинет, словно задумалась над сказанным, и без всякого перехода тоном знатока воскликнула:

— Майя Леонидовна, простите, я чисто по-женски сдержаться не смогла, какой у вас мех на воротнике замечательный! Редко такой выделки каракуль попадается, прямо завиток к завитку.

Чиновница растерялась, но тотчас улыбнулась краешком губ и махнула рукой:

— Да зять шкурку прислал из Североморска.