Дочки-матери

Поводом стал сломавшийся карандаш, которым она рисовала сердечки в блокноте. Капнувший на ночнушку чай, кино про Дубровского, которого так некстати ранили. Наталья каждый раз обливалась холодным потом, терзаясь мыслями, что племянница явно повредилась в уме. И со страхом воображала, что, пожалуй, теперь её и вовсе отправят в специальное медучреждение, именуемое в народе психушкой. А если Наталья не найдёт способ этого избежать, то вскоре последует туда же, прямиком за Люськой. От валерьянки для себя она уже отказалась и просиживала ночи на кухне, чередуя «седуксен» с кофе и сигаретами.

Из сумбурного разговора с Ксенией, она понимала, что есть — хотя и не стопроцентный — шанс избавить ребёнка от прилипшего страха оказаться в детском доме. Но тогда она должна взять Люсю к себе насовсем. То есть на всю жизнь! Со всеми недостатками и кучей проблем. А зная себя, Наталья чувствовала, что при любом раскладе отказаться впоследствии от девочки она не сможет. Наверняка будет злиться, раздражаться и всё равно не откажется. А стало быть, собственная жизнь будет уже совсем не её. Больше половины точно станет принадлежать худому, плаксивому созданию с неаккуратной стрижкой, обгрызенными ногтями, двойками, неряшливой одеждой и не слишком светлой головой, забитой идиотскими неприличными словами. И так странно было, что теперь она не воспринимала Люсю как дочку любимого брата, а просто как девочку, которую узнала ещё маленькой и когда-то принимала активное участие в её жизни. Взять Люсю — для Натальи ровнялось стать матерью, а стать ею она никогда не стремилась. И вновь поселились в душе две женщины, которые ежечасно спорили между собой, словно и без участия Натальи. Вроде мы меж себя разберёмся, а тебя потом перед фактом поставим, кто выиграл. И сердобольная женщина давила на жалость и взывала к состраданию, а прагматичная её оппонентка приводила веские доводы и убеждала в обратном. Конечно, легче бы стало, если можно было посоветоваться с кем-то очень умным, знающим жизнь. Но Ольга Тихоновна давно своё мнение высказала, следовательно, ничего нового Наталья не услышит.

Сама не зная зачем, набрала телефон Галины. Может, просто из желания вылить наконец на Воронцовскую пустую голову ушат брани, высказанный до этого в пустоту. Вот пусть теперь точно по адресу попадёт. Но Галя успела только выпалить:

— Ой. Наташенька… — и трубку тотчас подхватил Кефирыч.

— Что, отпустили тебя из милиции, аферистка? — прошипел он без всяких предисловий.

Вот начни он как-то юлить, нагромождать многослойное враньё или, того хлеще, оправдываться, Наталья точно обрушила бы на него весь свой запас брани, от которой телефонная трубка расплавится и обернётся яркой лужицей. Но после его слов ей внезапно стало смешно. Будто вселился в неё бесёнок, что ждёт не дождётся возможности поёрничать и всласть поиздеваться.

— Ты, что ль, наряд высылал, командир хренов? — хмыкнула она.

— А хоть бы и я, — прозвучал спокойный ответ. — Когда к нам пришли эту шелопутку искать, я сразу про тебя обсказал. Рыбак рыбака видит издалека, куда ж ей ещё бежать-то было? Тебе ещё за укрывательство срок дадут — попомни.

Наталья мысленно похвалила себя, что действительно вовремя известила о том, что девочка нашлась. Иначе вышло бы всё, как предвкушал Ванька Куричья Жопка: милиция, сбежавшиеся соседи, скандал и слёзы.

— И что тебе от нас-то надо? — продолжал Кефирыч. — Пристыдить собралась — не выйдет. Такого ребёнка никто дома держать не станет. Это ты, дура наивная, думаешь, она первый раз побежала? Ты свои побрякушки проверь да кошелёк, она ж ворует давно, ей стащить что плюнуть. Хотя, если умыкнула у тебя чего, так поделом. Будешь знать, как честных людей позорить. Достаточно она нам нервы потрепала, пусть теперь государство думает, что с ней делать. А нам своих забот хватает с больным ребёнком. Так что морали мне читать не советую, одними характеристиками на Людку рот закрою и тебе, и любому защитничку. Да ты и прав-то не имеешь нам указывать. Кто ты ей — седьмая вода на киселе вместе со своим братцем-алкоголиком.

— Ах ты, выпердыш куриный, — со злобной радостью и явным удовольствием протянула Наталья. И только набрала дыхания, чтобы продолжить тираду, как заметила в дверях кухни качающуюся от слабости Люську. И молча опустила трубку на рычаг.

— Ты зачем встала, Людок, пить хочешь? Или в туалет?

— Таша, ты мамке звонила? — прошелестела племянница.

— А ну марш в постель. Чего выдумала, и никакой не мамке, а знакомым.

— Ты ей не звони, не звони, не надо, — Люся опять заплакала.

— Ну хватит, пошли в постель. Вон тапки даже не надела, разве можно босиком — не лето. Давай, давай, топай. Говорю же, не матери звонила. Насочиняла невесть чего, а теперь плачешь.

Наталья заботливо подоткнула одеяло и погладила девочку по голове.

— Почитать тебе, может, книжку какую? Жалко, детских-то у меня нет, а хочешь, сейчас к соседям схожу, у них книжек три шкафа — обчитаешся. Ну, хочешь?

— Хочу, — всхлипнула Люся. — Только ты быстро приходи, я одна боюсь.