Доказательство и вера. Философия и религия с XVII века до наших дней

Самая легкая философия… учит нас, что нашему уму никогда не может быть доступно что-либо, кроме образа или восприятия, и что чувства являются лишь каналами, через которые эти образы пересылаются, не будучи в состоянии устанавливать какое-либо непосредственное отношение между умом и объектом. Стол, который мы видим, кажется меньшим, если мы отойдем дальше от него, но реальный стол, существующий независимо от нас, не изменяется; следовательно, нашему уму являлось не что иное, как только образ стола[393].

Он использует такое понимание значения, согласно которому термины, имеющие значение, заимствованы из нашего опыта, как чувственного, так и от впечатлений, полученных в результате рефлексии. Невозможность достичь

релевантного опыта или впечатления подрывает убедительность или мыслимость какого-либо термина. Тем самым он не ставит под вопрос термины, предположительно указывающие на субстанциальное, конкретное «я», «причинность» и платоническое понимание блага.

Декарт приводил доводы в пользу несомненности существования «я». Юм принимает картезианское требование: «Существуют философы, воображающие, будто мы ежеминутно непосредственным образом сознаем то, что называем своим “я”; будто мы ощущаем и его существование, и непрерывность этого существования, и будто наша уверенность как в его совершенном тождестве, так и в его простоте выше той очевидности, которую могло бы дать нам демонстративное доказательство… ибо никакое доказательство не может быть выведено из факта, который мы так непосредственно сознаем; а коль скоро мы сомневаемся в нем, мы уже ни в чем не можем быть уверены»[394]. Но Юм сомневается в том «я», которое описано Декартом: «Что касается меня, то, когда я самым интимным образом вникаю в нечто, именуемое мной своим “я”, я всегда наталкиваюсь на то или иное единичное восприятие тепла или холода, света или тени, любви или ненависти, страдания или наслаждения. Я никак не могу уловить свое “я” как нечто существующее помимо восприятий и никак не могу подметить ничего, кроме какого-либо восприятия. Если же мои восприятия временно прекращаются, как бывает при глубоком сне, то в течение всего этого времени я не сознаю своего “я

” и поистине могу считаться несуществующим»[395]. В юмовском понимании, Декарт соблазнился выдумкой. Это мы полагаем

субстанциальное «я», а не обнаруживаем его. Конечно же, если понятие «я» положено, из этого не следует, что «я» ipso facto является выдумкой. Тем не менее, по Юму, картезианская гипотеза о таком субстанциальном «я», лежащем в глубине опыта, не помогает пониманию нашей личной тождественности; и в итоге, Юм отбрасывает картезианское понимание «я» как очевидно абсурдное. Не может быть никакого содержания у понятия «я», которое было бы подлежащим наших чувственных идей или имело бы чувственные впечатления:

И у нас нет идеи нашего «я

», которая получалась бы вышеобъясненным путем. Ибо от какого впечатления могла бы получаться эта идея? Невозможно ответить на указанный вопрос, не впадая в явные противоречия и нелепости, а между тем это вопрос, который необходимо должен быть решен, если мы хотим, чтобы идея «я» считалась ясной и понятной. Какое-нибудь единичное впечатление должно давать начало каждой реальной идее. Но «я», или личность, есть не какое-нибудь единичное впечатление, а то, к которому по предположению относятся многие наши впечатления или идеи[396].

Вместо этого Юм понимает свое «я» и другие личности как связку впечатлений. Юмовское видение «я» как связки, «как своего рода театра», «груды или совокупности», «системы различных восприятий», философски интересно само по себе, и эта тема будет рассмотрена ближе к концу этой главы[397].