Доказательство и вера. Философия и религия с XVII века до наших дней

И, не пытаясь ничего отчетливо сформулировать, я понял тогда, что нашел ключ к Существованию, ключ к моей Тошноте, к моей собственной жизни. В самом деле, все, что я смог уяснить потом, сводится к этой основополагающей абсурдности. Абсурдность – еще одно слово, а со словами я борюсь: там же я прикоснулся к самой вещи. Но теперь я хочу запечатлеть абсолютный характер этой абсурдности… Мир объяснений и разумных доводов и мир существования – два разных мира. Суть его – случайность.

Я хочу сказать, что – по определению – существование не является необходимостью. Существовать – это значит быть здесь,

только и всего; существования вдруг оказываются перед тобой, на них можно наткнуться, но в них нет закономерности.

Полагаю, некоторые люди это поняли. Но они попытались преодолеть эту случайность, изобретя существо необходимое и самодовлеющее. Но ни одно необходимое существо не может помочь объяснить существование: случайность – это не нечто кажущееся, не видимость, которую можно развеять; это нечто абсолютное, а стало быть, некая совершенная беспричинность. Беспричинно все – этот парк, этот город и я сам. Когда это до тебя доходит, тебя начинает мутить и все плывет[744].

Это чувство случайности жизни занимает центральное место в экзистенциализме

Сартра (а также у Камю и Бовуар). Суть экзистенциализма Сартр выразил фразой «существование предшествует сущности». Если платоники ставили превыше всего сущность (форму, идею, благо), то экзистенциалисты утверждают экзистенцию и оставляют определение ценностей на усмотрение человеческой свободе.

Еще один важный вклад в философию религии внесли главным образом Сартр и де Бовуар. Они оба писали о том, как точка зрения или отношение другого лица могут угрожать чьей-либо субъективности. В частности, Сартр видел корни нашего чувства вины во взгляде другого – именно поэтому в своей пьесе «За закрытыми дверями» он заявляет: «Ад – это другие»[745]. В «Бытии и ничто» Сартр пишет:

Именно перед другим я виновен.

Виновен с самого начала, испытывая под его взглядом свое отчуждение и наготу как немилость, которую я должен принять; в этом смысл знаменитого выражения из Священного писания: «И узнали они, что наги»…И как инструмент я придаю ему отчуждение, которое он должен принять на себя. Таким образом, первородный грех и есть мое появление в мире, где существует другой, и какими бы ни были мои последующие отношения с другим, они будут только вариациями на первоначальную тему моей виновности[746].

Этот фрагмент непосредственно связан с теистическим пониманием всеведения Бога. Угрожает ли понятие Бога как идеального наблюдателя нашей субъективности? Бовуар пишет о том, как апелляция к «взгляду Божиему» может способствовать унижению мужчин и подавлению женщин[747]. На мой взгляд, представления Сартра и Бовуар о личных отношениях и любви пронизаны фаталистическим пессимизмом. Сартр утверждает, что способность понимать или познавать другого человека всегда ограничена субъективной свободой этого другого. Если вы думаете, что схватили личность другого человека – на самом деле вы просто превратили ее в объект. Хорошо это или плохо, но проблема знания другого, по-видимому, препятствует подлинному общению между людьми: