Доктор Барченко (СИ)

  Патер Добрушко терпеть не мог одного противного, гордого нищего, промышлявшего на высоких ступенях варшавского костёла. Всякий раз, открывая длинными старинными ключами высокие кованые врата своего храма, меланхоличный ксёндз видел несчастную, согбенную фигуру, маячившую вдали. Присутствие этого человека обдавало Добрушко каким-то темным роком, пугало и смущало, словно не обычный убогий попрошайка приплелся просить подаяние, а некто страшный и сильный. То казалось ксёндзу, будто раньше его где-то видел, то нищий странно на него посматривал, то мерещилось, что отпугивает своим видом богатых панночек или намеревается украсть драгоценную утварь. Однако прогнать его Добрушко не мог: то ли сказывалась фамилия, то ли начальство велело относиться внимательнее к обездоленным жертвам войны, то ли успел уже привыкнуть к его каждодневным появлениям.

  Нищему подавали мало, но он всех охотно благодарил, улыбаясь, и продолжал стоять до самого позднего вечера. День ото дня ксёндзу становилось все любопытнее узнать, кто же этот попрошайка, почему он стоит именно здесь, откуда у него легкий акцент (так произносят польские слова после долгой отвычки), не русский эмигрант ли он? А если русский эмигрант, почему собирает подаяние у костёла, минуя русские благотворительные общества?

  Однажды к нищему пришел давний знакомый, они начали неспешный разговор по-русски.

  - Здравствуй, Николай! Уж кого не ожидал, так это Чаплина увидеть!

  - Здравствуй, Сергей!

  - Ты что тут делаешь?

  - Милостыню собираю.

  - Подают?

  - Не особо.

  - Ты не обижайся: попрошайничество твое - дело пустое. Есть другое предложение, финансы сразу поправишь.

  - Криминал?

  - Нет, что ты, Николай! Легкое мошенничество. Магический салон - добавил он шепотом, гадания, снятия сглаза, привороты, отвороты и эликсир жизни! Но под сводами костёла говорить об этом неуместно...

  - Да, понимаю - протянул Чаплин, занятное дельце вырисовывается!

  - Нам имя твое нужно, "Капли Чаплина" - неплохое название, правда?

  - Эликсир, конечно, обман?

  - Кому как. Одной пани помогло, выпила три флакона и едва ли не из гроба встала. Несколько человек, правда, окочурились, но мы-то тут причем?

  - Я подумаю, Сергей, ответил он, подумаю.

  - Ты обиделся, что ли? Русскому офицеру каплями торговать и все такое прочее? Тогда стой на ступеньках, авось кто и подаст...

  Нищий в раздумье посмотрел на свою шляпу - до революции из нее бы сделали дети гнездо для зимовки ёжика, или нацепили б на огородное чучело, или нашли бы еще какое-нибудь применение, где требовался бы эстетический шок. Шляпа вся пестрела мелкими мышиными дырочками, подкладка отвалилась, по краю тянулась змейкой невыгоревшая полоса (отклеилась шелковая лента), теперь даже определить, мужской это убор или дамский, не удавалось. Потом перевел взгляд на сапоги: они раскрыли акульи пасти, выставив мелкие гвоздики. Денег на починку нет, и не предвиделось.

  - Черт с тобой, проговорил Чаплин, давай свой эликсир! Будем обманывать шановное панство! Главное - чтоб только смертных случаев больше не было!

  На следующее утро перед костёлом нищего уже не было. Патер Добрушко этому крайне удивился, испытав не столько облегчение (ушел, глаза больше не мозолит своим жалким обликом!), сколько непонятное беспокойство за человека, которого он привык видеть изо дня в день и который превратился в такую же примету места, как статуи святых у входа, мощеные камнем дорожки и засыхающий куст барбариса.

  - Не пришел! Странно! И не придет уж больше, наверное...

  Ксёндз не ошибся. Бывший офицер российской армии, а еще раньше, в мирные времена, служитель брестской полиции, Николай Николаевич Чаплин, отныне не собирался стоять у католического храма в ожидании милостыни. Ему нашлось иное занятие. Теперь по утрам Чаплин спешил в маленькую арендованную комнатку, стены которой обили черной тканью, то ли вдовьим крепом, то ли сатином, главное, что дешево, потолок расписали синим, налепив блестящих звездочек. Звездочки два вечера подряд вырезала из оберток жена Сергея, бывшая курсистка Мария Игнатовна.

  - Это что за рождественские приготовления посреди осени? - поразился Чаплин. Не рано ли для ёлочных украшений?

  - Самый раз - откликнулась Мария, сидящая за столиком в ворохе обрезков.

  Увидев убранство магического салона, он едва не проглотил язык.

  В центре комнаты стоял круглый черный столик, на столике лежал хорошо выбеленный человеческий череп, а по черным стенам Сергей водил кисточкой, окуная ее в баночку с красной краской. Он изображал пентакли с еврейскими и греческими буквами.

  - Николай, а ты часом арамейского языка не знаешь?

  - Арамейского? Что ты, Сергей, я учился не в семинарии, а в классической гимназии. Латынь еще кое-как помню, начатки древнегреческого...

  - Жаль, здесь все латинисты, нужен древнееврейский и арамейский, а еще лучше - древнеегипетский.

  - Если уж неймется, в Варшаве полно евреев, сходи к ним, попроси написать десяток мудреных проклятий - посоветовал Чаплин.