Доктор Барченко (СИ)

  - Ад? Что вы знаете об аде? Настенная роспись с красивыми чертями, шеренгой румяных грешников и нестрашными котлами! А я в войну настоящий ад видел, под Тухлей, дыму вонючего нанюхался, легкие сжег!

  - Не кипятитесь, пан, смутился Добрушко, это не ваша вина. Его пронзила внезапная сентиментальная жалость.

  - Давайте вместе какое-нибудь занятие придумаем, чтобы и в котёл не ухнуть, и деньги получить. Бросайте вы эту "Астарту", закроют же ее, не завтра, так через неделю. А камни все на вас покатятся, еще и чужую вину привесят...

  - Это неизвестно, а обратно на ступеньки я не пойду, накланялся уж вволю!

  - Погодите! Пан Добрушко наморщил лоб, припоминая, куда же можно пристроить этого заплутавшего русского беженца. Виделся на днях с приятелем по духовной академии, он греко-католический священник, живет и служит в "крэсах всходних", в городке у станции, просил меня поискать кого-нибудь, кто русский язык понимает. Ему книги старопечатные разобрать надо, каталог составить, разделить, что в музей, что оставить, что, может, продать.... Указать ему на вас?

  - Укажите - сказал Чаплин, только ведь книги церковные древнерусским языком печатались, лучше всего православный батюшка из России, с семинарским образованием, или старовер-липовчанин.

  - Так если б нашли его, никого б звать не стали! Вижу, вы человек интеллигентный, в университете учились...

  - В Виленском.

  - Видно, видно.... Незачем зря пропадать. Работа скучная, но хоть что-то на первую пору.

  Возвращался Чаплин в "Астарту" с плохо погашенным чувством недоумения. Магия халдейская ему не нравилась, но ехать из Варшавы неизвестно к кому, неизвестно зачем, разбирать книги? А если увидят, что я плохо разбираюсь в этих книгах, и с позором погонят? Сомнения глодали его, как голодные собаки кость.

  - Нет, нужно уезжать, решил Чаплин. Хуже, чем здесь, уже не будет. И Сергей этот в последние дни стал подозрителен - боюсь, он закроет "Астарту" и сдаст меня.

  Полиция нагрянула в "Астарту" той же ночью, конфисковала мумию, череп, столик, но Чаплин успел юркнуть в кладовку, из кладовки пробраться в погреб, а из погреба вел узкий подземный лаз. Выбравшись наружу, белоэмигрант побежал в костёл. Добрушко спрятал его в исповедальне, произнес заумную проповедь о вреде суеверий, а наутро проводил на вокзал, вручив несколько злотых и сопроводительное письмо.

  - Сойдете на станции, сразу увидите золотисто-желтую церковь, идите к ней, спросите отца Валериана, поспешно говорил Добрушко, скажите ему, что приехали по моей просьбе разбирать книги. Книг у них на удивление много для такого скромного городка, около двух тысяч, в том числе очень, очень редких. Благословляю вас, и ничего не бойтесь, там люди хорошие...

  - Надеюсь.

  Польские поезда Чаплин ненавидел люто. Он с детства страшился ехать, стоило сесть в вагон, сразу холодели коленки, начинала раскалываться голова, мерещились всякие крушения-столкновения, звеняще-шипящие названия станций превращались в ушные пытки, и не удавалось заснуть. Родители требовали от Коленьки каждые каникулы навещать в Варшаве бездетную тетушку, дарившую племяннику дорогие игрушки, а потом и часы с револьвером. Ради вкусностей и подарков Чаплин терпел поезда, но продолжал мысленно проклинать их, смотря в окно на укутанные шарами омелы деревья и будочки смотрителей, выкрашенные в интенсивно-голубой цвет. Нелюбовь к польским поездам усилилась, когда ему, уже взрослому дядечке с бородой, офицеру полиции, пришлось ночью садиться на брестский поезд, спасаясь от большевиков. Чаплина тогда едва не столкнули на рельсы, приняв за бандита. Он ехал и клял свою неосмотрительность, заставившую сорваться проведать родственников ранней осенью 1917г.

  Поезда намертво слились в его памяти с революционным хаосом и близостью смерти. Но страх страхом, а ехать пришлось.

  Так прошла ночь, наступило утро, пришел день. Чаплин оказался на перроне маленькой станции, важность которой подчеркивало обширное расписание.

  - Надо же, отсюда можно уехать в Берлин, в Париж, в Прагу!

  Он поднял голову и увидел огромного летящего аиста, распростершего длинные крылья. Хорошее начало. Дорога привела Чаплина к красивой, золотисто-желтой церквушке позднего барокко, с крышей, крытой блестящими листами. Изящная кованая ограда притягивала своими крестами и спиралями плети дикого винограда, розовоцветущий вьюнок и даже примостившуюся сбоку тыкву. Утыканные длинными шипами ветви боярышника цеплялись за решетку и легонько скрежетали на ветру, царапая металл. В церкви шла служба. Чаплин прислонился к стене, слушая разноголосое пение. Затем, дождавшись, пока все стихнет, он поправил рукой кепку, вытащил из кармана рекомендательное письмо и прошел в приоткрытые кованые двери.

  Отец Валериан принял Чаплина, словно очень долго его ждал. Он даже согласился отвести незнакомца в комнату пустовавшего дома, где раньше жил управляющий имением, с семейством и прислугой.