Мужчина хмыкнул, растянув губы в улыбке, присел на постель подле прячущейся под одеялом Лиззи и поглядел на нее долгим, внимательным взглядом.
– Знаете, что это такое? – осведомился наконец, демонстрируя ей плетеную фляжку, уже виденную ею однажды. Сам же и ответил: – Карманный «пистолет». Его содержимое чудесным образом ударяет в голову! – Говоря это, он откупорил горлышко фляжки и протянул ее Лиззи.
– Что это? – спросила она.
– Старый добрый коньяк, Элиза. Пейте, пойдет вам на пользу!
– Я никогда прежде не пила коньяка.
– Пили, – возразил Аддингтон, – в вечер нашего разговора и происшествия в доме. Я подлил немного в стакан с водой... Однако сегодня разбавлять не стоит. – И он соединил пальцы супруги на фляжке. – Глотните. Большего и не требуется!
Лиззи немного расслабилась и полусела в постели: взгляд Аддингтона поощрял ее к действию, и она отпила из фляжки.
Алкоголь ожег небо и горло, огнем растекся по пищеводу, огненным шаром рухнул в желудок, и она задохнулась. Закашлялась, схватившись за горло руками... Выпучила испуганные глаза. Аддингтон улыбался, глядя на нее, и похлопывал по спине.
– Сейчас все пройдет, не стоит и волноваться.
– Эт...то ужасно, – прохрипела она. И только тогда ощутила руку супруга на своей спине... Горячую, большую ладонь, все еще похлопывающую ее по спине. Смутившись, она произнесла первое пришедшее в голову:
– Все военные пользуются этим? – Кивком головы она указала на фляжку в его руках. И добавила, испугавшись, что была чрезмерно груба, обвинив армейских в злоупотреблении алкоголем: – Отец говорил, что вы участвовали в Трафальгарской битве. – Аддингтон поднялся и обошел кровать по кругу, взбил вторую подушку, не глядя на нее. Лиззи отчего-то догадалась: эта тема неприятна ему. – Вас, верно, только об этом и спрашивают. Простите, – повинилась она.
– Вы не виноваты, Элиза, однако едва ли ни каждый второй, и в этом вы совершенно правы, находит необходимым заговорить со мной о Трафальгаре.
– Я вовсе не хотела...
– Ложитесь, – приказал вдруг мужчина. И, заняв пустующую половину постели, поправил сбившееся на ней одеяло. После потянулся и затушил свечу... Пристукнул о поверхность стола снятыми наконец очками.
Элизабет замерла, страшась пошевелиться, а он неожиданно произнес:
– В тот год мы долго кружили близ Кадеса, выжидая, когда же Вильнёв, этот старый французский лис, высунет нос из логова и решится прорвать нашу блокаду. Приближался период штормов, барометр быстро падал... Помню этот промозглый, пронизывающий до костей ветер с северо-востока, морскую гладь покрытую рябью его порывов. И дождь... Потоки дождя заливали палубу, с парусов капало. Вахтенные офицеры в промасленных плащах выглядели практически неузнаваемыми. Я никогда прежде не мерз сильнее, да и вряд ли сумею снова. – Он продолжил после недолгой паузы: – Я был под началом капитана Фрэнсиса Лафорея на семидесятичетырехпушечном линкоре «Спартиэйт». Французский трофей. Его тогда называли «заколдованным» кораблем...
– Заколдованным? – переспросила Лиззи неожиданно заплетающимся языком.
– Заколдованным, – улыбнулся мужчина. – Мы шутили между собой, что ночами он плавал быстрее, чем днем, потому что построен из ворованного дерева.
– Как интересно...
Лиззи словно воочию видела перед глазами вздымающийся на волнах корабль под белыми парусами, моряков, сгорбленных под порывами ветра, и вязь такелажа над головой... Буквально пахнуло солью в лицо.
Она так и не поняла, когда сумела уснуть...
14 глава
2 часть.
Второй день подряд они тряслись по разбитой дороге, чуть тронутой ударившими морозами, экипаж нещадно подпрыгивал из стороны в сторону, Лиззи с трудом перебарывала желание выскочить наружу и проделать остаток пути на своих двоих. Долгие прогулки были ей не в новинку, а вот желудок, в противовес этому, бунтовал со страшной силой: ее мутило от самого выезда из Колчестера. Только мятные пастилки Джейн, положенные под язык, позволяли ей худо-бедно сносить тяготы долгой дороги.
Вчера они проехали Линдбери, Престон-Кросс и Линдаун, сегодня миновали Бриджтаун, Витчерч и заночевать планировали в Кестелтоне, чтобы на следующий день еще засветло добраться до Кардиффа. Элизабет желала этого еще и потому, что ехать в одном экипаже с Аддингтоном казалось ужасно неловко: большую часть времени они молчали, а если и заговаривали, то перебрасывались краткими фразами (присутствие горничной не способствовало доверительным беседам), а ей хотелось бы извиниться за сон, сморивший ее под рассказы Аддингтона о Трафальгаре.
В душе она понимала: первая брачная ночь должна проходить по-другому, чему-то ужасному, судя по намекам тетушки, следовало случиться, но не случилось.
Почему?