При мысли о родителях Нимея хмурится, дергается и сжимает собственные колени пальцами, шипит от боли, когда острые волчьи когти прорезают штаны, и косится на точно такие же порезы у Фандера на бедрах.
– Что? – Он дергает подбородком.
– Ничего. – Ее тон ледянее на пару градусов, и это вызывает еще большее недоумение у Хардина, желающего задавать вопросы, но понимающего, что не имеет права.
Напряженное молчание достигает своего пика, они поглядывают друг на друга то по очереди, то одновременно. В эти мгновения у Нимеи в груди сердце спотыкается, как будто попадает в яму-ловушку. Это неприятно, и даже кожа зудит, так что приходится то и дело тереть ребра.
Но снова, снова и снова они делают это, пока машина наконец не трогается в очередной раз.
– Хватит пялиться!
Нимея вдруг делает то, что ничего не должно значить, но почему-то до чертиков пугает всякий раз. Смотрит ему в глаза дольше пары секунд, проходит явный рубеж под названием «вежливость», после которого стоит отвести взгляд, и спустя несколько мгновений оторваться уже не может. Радужка Фандера искрит изумрудно-черными бликами и затягивает, как трясина, а Нимея в ней барахтается и никак не может выбраться.
В момент, когда машины позади начинают недовольно гудеть, она с трудом отрывается от него.
Она даже хватает воздух ртом и очень надеется, что Фандер этого не заметил, потому что сама не хочет верить, что так долго пялилась, рассматривая его глаза. Глупо отрицать, но очень хочется.
И приходится молчать дальше, но уже глядя прямо перед собой. Нимея чувствует, как взгляд Фандера ее касается то тут, то там. Ей до жути интересно: полон ли его взгляд презрения, или в нем есть что-то еще? Она следит за дымкой над плавящимся асфальтом, потом за собственными пальцами, надеясь, что они не подрагивают на самом деле. Она начинает контролировать свои движения слишком внимательно и теперь уверена, что выглядит неестественно.
Фальшиво разминает шею. Нарочито спокойно.
Постукивает пальцами по рулю слишком картинно. Оглядывается по сторонам, будто там что-то изменилось.
– Расслабься уже.
Голос звучит будто сквозь вату и толщу воды: глухой и прессованный, он разрезает тишину с усилием, чтобы добраться до ушей Нимеи, и тут же мурашками покрываются руки.
– Прекрати смотреть на меня – нервируешь, – четко, почти по слогам отвечает Нимея, слова сыплются, как сухой горох.
– Почему?
– Потому что никто не любит, чтобы на него пялились. Неужели не ясно?
– Отчего же… ясно. – Улыбка в его голосе привлекает внимание, Нимея дергает подбородком, но за секунду до того, как снова посмотреть Фандеру в глаза, останавливает себя.
– Ничего не ясно, – бормочет себе под нос и может поклясться, что слышит смешок в ответ.
* * *
Между рядами машин ходит мальчишка с кипой газет и за пару монет продает последние новости. Нимея не раздумывая берет у него два экземпляра, тем самым спасаясь от неловкой тишины. Они с Фандером сидят, уткнувшись в газеты еще часа два, пока очередь продвигается вперед. В какой-то момент у обоих от голода начинают урчать животы. Бутерброды Пьюран не были сытными.
Еще четверть часа оба посмеиваются над урчанием, и это кажется уже временным перемирием.
– Крекеры! – Нимея шарит на заднем сиденье, роется в одной из сумок Омалы и там, под тремя пальто, – зачем им три пальто? – и находит две пачки печенья.
– Эта старуха Мейв дала. Наслаждайтесь, ваше высочество.
Фандер молча берет пачку и улыбается знакомой этикетке. Они снова утыкаются в газеты. Через полчаса, когда до границы остается примерно миля, появляются новые торговцы: мальчишка с ежемесячным журналом, который Нока тут же покупает, и женщина с телегой, нагруженной уличной едой.
Нимея и Фандер смотрят на пирожки, чуть ли не плавящиеся под горячим солнцем, и предпочитают обойтись крекерами. А вот прохладительные напитки оказываются как раз кстати. Как и пара браслетов, которые обещают помочь с терморегуляцией тела.
– Ты уверена, что безопасно покупать артефакты на улице?
– Думаю, что, если бы тут кому-то оторвало руку, мы бы об этом уже знали.
Она кивает на мальчишку, у которого весьма бойко идет торговля.
Фандер пожимает плечами, и уже через пару минут оба блаженно выдыхают.