Дом на Северной

Сергей проснулся, оглядываясь, почувствовав во сне чье-то прикосновение. Но никого не было. Прямо на него уставилась, повиснув над деревней, белая полная луна, и отсюда, с сеновала, где он спал, укрывшись старым полушубком, она казалась совсем близкой. Сонный, мерцающий на шиферных крышах свет залил всю деревню, поля и околки; было так хорошо видно вокруг, что он даже различил дальний, еле видимый проселок, тянувшийся серой лентой среди местами скрадывающих его охристо поблескивающих полей. Зинин дом молча белел под луной, каждый колышек штакетника мерцал по-своему неярко, загадочно.

Сергей в последние два года все чаще представлял встречу с Зиной, встречу через столько лет, воспоминания, сближение, нечто удивительное, прежнее. И мучился, ожидая и боясь этой встречи. Невозможно же не почувствовать себя заново счастливым под этим небом, среди лесов тех же самых, среди… Но что же? Вместо прежней Зины увидел уже немолодую, некрасивую женщину, которую с трудом узнал. Эх, время…

Мирошин размечтался. Теперь, как ему казалось, можно довольно холодно смотреть на вещи, явления, размышлять, и нет для него и не будет загадок. Была молодость, красота, а теперь пришла зрелость, потом старость. Природа…

Мысли его текли ровно, неторопливо и чем-то ему самому нравились, нравились эти рассуждения, законченные в своей незыблемой простоте. И чем-то тревожили. Неужели человек, состарившись, покинет навсегда этот дом, землю и вместе со своими мыслями, чувствами исчезнет? Сотни, миллионы людей ходили, пили, ели, любили и ненавидели и — их уже нет? Неужели нет, хотя бы вот тех, которые жили совсем недавно — в прошлом веке? Миллионы людей! Красивые и безобразные, старые и молодые — никого нет. А ведь каждый человек вел себя так, будто ему дана вечность и он проживет по крайней мере миллион лет.

Мирошин, одевшись, спустился на землю. Остановился под тополем, росшим подле колодца, и посмотрел на луну. Тихо было. Лунный свет под тополем пятнами дрожал на земле и был охвачен каким-то торопливым, ознобистым дыханием, словно и его будоражили эти же неспокойные мысли.

Мирошин все думал. Временами ему казалось, что он видит и как будто чувствует одновременно вереницами проходящих перед ним людей прошлого века. Сергей глянул в колодец, дохнувший на него трухлявостью деревянного сруба, и решительно направился в лес.

Уже за деревней оглянулся на чьи-то шаги. Мирошин признал ее сразу и даже не удивился. Она шла торопливо. На голове черный платок, в руке поблескивало ведро. Увидев ее, Сергей словно встряхнулся. Вдруг услышал треск кузнечиков, поскрипывание дергача, и во весь голос совсем недалеко кричал перепел: чего тебе? чего тебе? Он поглядел удивленно на нее, недоумевая. Вот… повернется, исчезнет.

— Зина, ты? — спросил тихо он, останавливаясь.

— Будто не я, — торопливо ответила она, подходя и оглядываясь. — Боже мой, я не чаяла больше увидеть тебя… А я каждое лето с детьми сюда приезжаю… Я приезжаю. Все здесь… все…

— А я приехал вот… между прочим, из-за тебя, — сказал он и пожалел, чувствуя, как у него стало сухо во рту и как ему неловко, будто что-то мешает — стоять, говорить, смотреть. Ведь совсем недавно холодно, снисходя только к слабостям своих чувств, рассуждал о том, что она постарела, подурнела и вовсе не хотелось увидеть ее снова. И он тихо пошел, глядя перед собой.

— Сколько лет прошло, — сказала она, осторожно ступая по траве, забыв ведро, и по тому, как глядела перед собой, ноги ставила нарочито твердо, он понял — Зина плакала. — Сколько лет прошло. Вот как тебя забрали в армию…

Мирошин не знал, о чем говорить. В нем словно что-то зашевелилось, словно у него внутри медленно закипало, наверное, злость — не мог понять, глядел вокруг и видел все как-то необычайно остро, и не только каждую былинку под тяжеловатым лунным светом, но и, казалось, то, что под былинкой.

— Не знаю, — сказал досадно и сел подле одинокой березки, прислонясь спиной. — Не знаю. Хочешь знать, так знай: я тебя любил. Я тебя долго помнил… Но к чему это говорить? У тебя дети, у меня… дети, все так изменилось… Вон посмотри на меня, да и на себя тоже… Тогда ты не решилась, а теперь зачем жалеть? Прошлое ведь не воротишь, все дается раз… — Он равнодушно посмотрел на нее и снова почувствовал себя старым, у которого вся жизнь, по крайней мере большая ее часть, уже пролетела.

Луна стояла высоко в густом синем небе. От Зины падала на траву короткая широкая тень, и он подумал, что жизнь их стала на столько короче, на сколько вот эта тень короче Зины.

Она плакала. Ничего не говорила, а глядела на Сергея и не видела его от слез. Она не знала, что говорить, было больно и тяжело, и еще она была в таком сильном смятении от своих обнажившихся чувств, что просто голова шла кругом.

— Сережа, — сказала она. — Я тебя любила всегда. Ты не веришь? Всегда, Сережа…

Он встал, собираясь сказать, что если бы она его любила, то тогда, когда ему и ей было по восемнадцать, согласилась бы выйти за него замуж. Но он ничего не сказал.