В феврале 1868 г. Нат почувствовал себя обязанным предупредить братьев в Лондоне, что «в тот день, когда вы придете к такому взаимопониманию [с другими сторонами] по вопросам, подлежащим урегулированию… публика сочтет… что наше долгое сотрудничество прервалось». Симптомом растущего отчуждения стала растущая скрытность парижских партнеров. Представители других ветвей семьи по-прежнему приезжали в Париж так же регулярно, как и раньше, — например, Энтони и Альфред посетили Париж в 1867 г., — но в конторе их не подпускали к важным делам; они просто следовали за Джеймсом с одной деловой встречи на другую или подписывали обычные письма. Подобный прием в 1871 г. произвел особенно отталкивающее впечатление на Фердинанда. «Поверьте, дорогой дядюшка, — писал он Лайонелу, — когда человек провел немного времени в Англии и привык к сердечным, дружеским и приятным отношениям „лондонской“ семьи, контраст, с каким сталкиваешься у парижских родственников, кажется особенно резким… Гюстав, похоже, смертельно боялся, что я раскрою какие-то его бюрократические секреты, и всякий раз, как я обращался к нему с вопросом… он отвечал очень уклончиво и не по существу».
Недоверие было взаимным: способы ведения дел Парижским домом также часто подвергались нападкам. «В Париже, — брюзжал Майер Карл в типичном письме в Нью-Корт, — намерены все прибрать к рукам, и особенно то, чего… они не понимают, а в результате им придется столкнуться с плохим управлением, и плоды наших усилий пожнут другие». Судя по всему, такие жалобы отчасти были вызваны завистью: Парижский дом рос гораздо быстрее других домов Ротшильдов. Когда Альфонс подвел баланс после смерти Джеймса, он «обрадовался» (хотя представители других домов испытали немалое смятение), обнаружив, что за предыдущие пять лет Парижский дом заработал «свыше четырех миллионов стерлингов». С другой стороны, тот факт, что результат потряс даже самих французских партнеров, позволяет сделать некоторые выводы о тех методах, какими Ротшильды вели бухгалтерию[123]
.Такие источники конфликта — как и ухудшение франко-прусских отношений — объясняют последующее решение Майера Карла «не иметь с ними ничего общего» (он имел в виду парижских кузенов). Узнав, что Ферьер оккупирован пруссаками, а дом на улице Лаффита — коммунарами, он злорадствовал. «Если Парижский дом настаивает, — писал он в 1871 г., — что
И он не мог устоять против того, чтобы иногда не указать Майеру Карлу на его сравнительно плохую финансовую деятельность. «Я прекрасно знаю милую привычку дорогого кузена сваливать вину на все остальные дома, — язвительно писал он в 1882 г. — Лучшим доказательством его превосходных познаний стали бы лучшие балансовые отчеты». В результате к концу 1870-х гг. четыре дома проводили не слишком много совместных операций — столько же, сколько каждый дом проводил со своими союзниками на местах.
В силу всех этих причин все труднее становилось заключать новые договоры о сотрудничестве — такой договор необходимо было пересматривать после смерти кого-то из партнеров. В 1868 г., когда умер Джеймс, отношения настолько ухудшились, что Альфонсу не хотелось устраивать семейную встречу для пересмотра договора. Он боялся, что начнутся желчные перепалки, «как только определенные разнородные элементы семьи встретятся лицом к лицу. Разве М[айер] Карл и Ансельм не вцепятся молча друг другу в волосы[?]». Перепалки начались еще до того, как партнеры наконец встретились в августе 1869 г. Год спустя, после смерти Ната, Альфонс снова хотел обойтись без «составления нового балансового отчета». На сей раз он добился своего: подготовка к составлению нового договора возобновилась лишь в 1874 г., и с тех пор такие вопросы решались по почте, без традиционных семейных съездов. Несмотря на это, вспышки враждебности не прекращались. «Если политика, которую он проводит в Вене, напоминает то, как он в последнее время ведет себя по отношению к родственникам, — писал Натти Альфонсу после скандала с Альбертом из-за завещания Фердинанда, — я могу сказать только одно: странно, что в Вене так мало антисемитизма».