Когда, однако, по наущению Эванс-Гордона, иммиграционный вопрос передали в королевскую комиссию, Натти не делал тайны из того, что он противник «запрещения въезда». Конечно, будучи членом комиссии, он в первую очередь беспокоился из-за свидетелей. Но когда их большое количество (в том числе Арнольд Уайт) заявили, что именно благотворительность Ротшильдов во многом служила «магнитом» для бедных иммигрантов, он был вынужден реагировать. Натти откололся от большинства в комиссии, чей доклад призывал, чтобы «нежелательным» иммигрантам — в том числе преступникам, психически больным, больным заразными болезнями и лицам с «откровенно дурным характером» — запретили въезд в страну. В своем докладе от лица меньшинства Натти аргументированно доказывал, что такой закон «затронет достойных и работящих людей, чье безупречное положение по прибытии не станет критерием их неспособности добиться независимого положения». Для него идеальным стало дело «маленького еврея, который получил первое образование в „Бесплатной еврейской школе“» и занял первое место на экзамене по математике в Кембридже в 1908 г.; отец молодого математика «бежал из Одессы несколько лет назад. Кажется, он был раввином в маленькой синагоге. Теперь он мастер в небольшой швейной мастерской, где получает высокие заработки и преподает в хедере. Такой мальчик, — заметил Натти, — сделал бы честь России. Надеюсь, что здесь он преуспеет».
Его сын Уолтер вторил ему. «Великобритания, — заявил он, — должна стать гаванью для притесняемых и людей, которые несправедливо подвергаются гонениям в других странах, если они порядочны и работящи». И все же, несмотря на оппозицию Натти по отношению к законопроекту, предложенному в 1904 г., и поддержку критики лейбористов по поводу законопроекта 1905 г. на дополнительных выборах в Майл-Энде, в конце того же года закон был принят. По словам Натти, этот закон учредил «отвратительную систему полицейского вмешательства и шпионажа, паспортов и дискреционного полномочия». Тем не менее он высказывался против петиции за его отмену — чего добивались другие члены Совета представителей британских евреев — на том основании, что возобновление дебатов может привести к ужесточению правил; вместо этого он возлагал надежды убедить правительство применять закон не слишком сурово. По крайней мере, принятие Закона об иностранцах в 1905 г. опровергло утверждение Арнольда Уайта, что «премьер-министр и правительство Англии меняют свою политику… из-за недовольства Ротшильдов».
Имелось еще два способа извлечь жало из иммиграционного вопроса. Одним было убедить правительство России покончить с притеснениями евреев на своей территории. Именно на это возлагали свои надежды многие евреи, проживавшие в Российской империи, считая, что Ротшильды могут воспользоваться финансовым рычагом и заставить царский режим исправиться. Более того, в сказках, бытовавших в «черте оседлости», вроде «Царя в замке Ротшильдов», Ротшильды наделялись сверхъестественными силами. В таких историях они в буквальном смысле преподавали урок царю. Благодаря тому что Ротшильд владел «перстнем царя Соломона», он становился «человеком, который… управляет судьбами народов», живет в огромном дворце, «где воины-великаны охраняют огромные запасы золота». После того как царь принимал приглашение переночевать в замке Ротшильда, его просвещают пиротехнические видения истории евреев. В таких сказках продолжал жить миф о еврейском талисмане. Однако, как мы увидим, давление на Санкт-Петербург по этому вопросу было больше связано не с магией, а с деньгами; а в силу дипломатических факторов Ротшильды мало что могли сделать, кроме протеста против антиеврейской политики.