Домби и сын

Полчища мышей, занимавшихся всю ночь молитвенниками усердныхъ христіанъ, спшатъ укрыться въ своихъ норахъ и въ испуг собираются вмст, заслышавъ шумъ y церковныхъ дверей. Сторожъ и надзиратель могилъ рано являются въ это утро; но еще раньше ихъ пришла и дожидалась въ церковной оград м-съ Миффъ, смотрительница церковныхъ ложъ {Въ англиканской церкви каждое семейство иметъ свое опредленное мсто, или ложу, pew. Смотритель этихъ ложъ, обязанный содержать въ чистот, запирать и отпирать ихъ, называется pew-opener. Мсто этого служителя, посл его смерти, иногда переходмтъ къ его вдов, которая тоже, какъ здсь м-съ Миффъ, называется pew-opener. Примч. перев.

}, сухопарая, пискливая старуха въ нищенскомъ салоп.

Еще боле нищенская шляпка украшаетъ голову м-съ Миффъ, проникнутую неутолимой жаждой шиллинговъ и полушиллинговъ. Привычка заманивать въ ложи сообщила м-съ Миффъ какой-то видъ таинственности, и она получила удивительную способность распознавать, съ какой стороны больше можно надяться звонкой благостыни. Постители знали м-съ Миффъ, и м-съ Миффъ знала ихъ какъ нельзя лучше. Былъ когда-то, — a можетъ и не былъ, — лтъ двадцать назадъ м-ръ Миффъ, но его вс забыли, и м-съ Миффъ никогда на него не намекала. Оно и лучше. М-ръ Миффъ — не тмъ будь помянутъ — былъ большой вольнодумецъ и даже, говорятъ, держался мннія относительно свободныхъ мстъ {Назначеніе опредленныхъ мстъ для каждаго богомольца сопряжено съ неудобствами, и англиканское духовенство хотло отмнить этотъ обычай. Хлопоты не привели ни къ чему, и странный обычай остался въ прежнемь вид. Понятно теперь, въ чемъ заключалось вольнодумство м-ра Миффа, защищавшаго, наперекоръ личнымъ выгодамъ, необходимость оставить церковныя ложи свободными. Примч. перев.

}. Конечно, м-съ Миффъ надется, что м-ръ Миффъ удостоился небеснаго блаженства, a можетъ быть, и не удостоился, какъ знать? — дло темное.

Много хлопотъ для м-съ Миффъ сегодня. Она чиститъ пелены, вытрясаетъ ковры, выбиваетъ подушки, и при этомъ языкъ ея не умолкаетъ ни на минуту. Свадьба будетъ, богатая свадьба. М-съ Миффъ наврно знаетъ, что перестройка дома и меблировка комнатъ стоили жениху пять тысячъ фунтовъ стерлинговъ: легко сказать! a y невсты — это тоже знаетъ м-съ Миффъ — за душой ни полушки. Равнымъ образомъ м-съ Миффъ очень хорошо помнитъ — какъ будто это случилось вчера — похороны первой жены, за похоронами крестины, за крестинами другія похороны и, разсказывая объ этомъ, она кстати вымываетъ мыломъ мраморную доску на памятник маленькаго Павла. Во все это время м-ръ Саундсъ, церковный сторожъ, сидитъ на паперти, грется на солнц (другихъ занятій м-ръ Саундсъ почти не иметъ; въ холодную погоду онъ грется y печки) и, кивая головой, одобряетъ вс сказанія м-съ Миффъ, "А не слыхали ли вы, м-съ Миффъ, — спрашиваетъ онъ, — невста, говорятъ, необыкновенная красавица?" М-съ Миффъ даетъ утвердительный отвтъ, и м-ръ Саундсъ, обожатель женской красоты, наперекоръ строгому благочестію, длаетъ энергическое замчаніе: "Да, чортъ побери, лихая, говорятъ, баба, сорвиголова". Отъ этихъ словъ м-съ Миффъ приходитъ въ справедливое негодованіе.

Въ дом м-ра Домби усиленное деиженіе и суматоха, особенно, между женщинами. Вс он на ногахъ съ четырехъ часовъ утра и къ шести одты въ полномъ парад. Горничная, очевидно, оказываетъ величайшее, даже необыкновенное вниманіе къ особ м-ра Таулисона, и кухарка, за поданнымъ завтракомъ, остроумно замчаетъ, что одна свадьба всегда ведетъ другую: этому горничная не вритъ, и такое мнніе въ глазахъ ея не иметъ смысла. М-ръ Таулисонъ не длаетъ никакихъ замчаній, и вообще онъ немножко сердитъ, что наняли какого-то иностранца съ бакенбардами — y Таулисона нтъ бакенбанрдъ — провожать счастливую чету въ Парижъ. М-ръ Таулисонъ того мннія, что нечего ждать добра отъ иностранцевъ, что вс они никуда не годятся. Дамы находятъ, что это въ нкоторомъ род предразсудокъ, a м-ръ Таулисонъ говоритъ: "хорошъ предразсудокъ! взгляните-ка на Бонапарта: онъ былъ первый между ними, зато и нагадилъ больше всхъ!" — "Справедливо, м-ръ Таулисонъ", заключаетъ горничная.

Кондитеръ съ самаго утра готовитъ великолпный завтракъ въ резиденціи м-съ Скьютонъ, и высочайшіе лакеи смотрятъ на него съ нкоторымъ изумленіемъ. Отъ одного изъ нихъ сильно несетъ хересомъ, и въ глазахъ его предметы начинаютъ принимать странныя формы. Сознавая въ себ эту слабость, молодой человкъ говоритъ, что y него мишень, то есть, мигрень, хотлъ онъ сказать — и не сказалъ.