— Каменная рука… огромная, страшная рука… Эдиь, за что же она хочетъ поразить меня? Разв ты не видишь, Эдиь.
— Ничего нтъ, матушка. Это лишь мечты вашего воображенія.
— Мечты, все мечты! Да посмотри сюда, будто ужъ ты ничего не видишь?
— Право, ничего нтъ, матушка. Разв я сидла бы такъ спокойно, если бы тутъ было что-нибудь.
М-съ Скьютонъ вздрагиваетъ и дико смотритъ на дочь.
— A зачмъ ты такъ спокойна? Теб ничего, все ничего. Вотъ она… воть опять эта страшная лапа, нтъ, это не мечта! Мн тошно на тебя смотрть, Эдиь!
— Очень жаль, матушка.
— Жаль! Теб всегда чего-нибудь жаль… да только не меня!
И съ этими словами она испускаетъ пронзительный вопль. Перебрасывая голову съ боку на бокъ, брюзгливая старуха еще разъ напоминаетъ о своихъ материнскихъ правахъ и распространяется о дочерней неблагодарности. Ей приходитъ на мысль другая несчастная мать, которую он встртили, и при этомъ она длаетъ общее заключеніе, что вс превосходныя матери терпятъ невзгоды отъ дтей. Продолжая безсвязную болтовню, она вдругъ останавливается, смотритъ на свою дочь, жалуется, что сходитъ съ ума, и скрываетъ подъ подушку свое лицо.
Эдиь изъ состраданія нагибается къ ней и говоритъ. Больная старуха перевертывается и съ дикимь ужасомъ схватываетъ за иіею свою дочь.
— Эдиь! мы скоро подемъ домой, не правда ли? Уврена ли ты, что я ворочусь домой?
— Да, матушка, да.
— A зачмъ онъ сказалъ, какъ бишь его? я всегда забываю имена… зачмъ выговаривалъ майоръ это гадкое слово? вдь онъ выговорилъ его, Эдиь? да или нтъ?… со мной не будетъ этого, не будетъ, не будетъ!
Опять и опять больная старуха заглядываетъ въ уголъ и видитъ каменную руку, протянутую, говоритъ она, изъ какого-то гроба, и готовую ее поразить. Наконецъ, опускается рука, и старуха, скорченная и сгорбленная, недвижно лежитъ на постели, и половина ея гршной плоти — смердящій трупъ,
Но этотъ трупъ расписанъ, разрумяненъ, расфранченъ и выставленъ на поруганіе солнцу, вызжаетъ по временамъ изъ воротъ отеля и, катаясь, таращитъ впалые глаза на проходящую толпу въ надежд еще разъ завидть добрйшее созданье, превосходнйшую мать, которая терпитъ горе отъ непокорной дочери. Да, м-съ Скьютонъ все еще продолжаетъ кататься по берегу моря, но втеръ не дуетъ освжающей прохладой на омертвлое лицо, и въ говор океана не слышится ей отрадное слово. Она лежитъ и прислушивается по цлымъ часамъ къ плеску волны; но дикъ и мраченъ этотъ голосъ, и падаетъ онъ тяжелой тоской на ея слухъ, и тусклые взоры, устремленные вдаль не видятъ ничего, кром страшной картины опустошенія между небомъ и землею.
Флоренсу видитъ она рдко и никогда не можетъ на нее взглянуть безъ кислой гримасы, обнаруживающей ея крайнее недоброжелательство. Эдиь безотлучно сидитъ подл и удаляетъ Флоренсу отъ болзненнаго одра. Одинокая въ своей спальн, Флоренса вся дрожитъ при мысли о смерти въ такомъ образ и часто, просыпаясь среди тревожныхъ видній, съ трепетомъ озирается вокругъ, какъ будто смерть уже пришла. Никого нтъ при больной, кром Эдии, и хорошо, что посторонніе глаза не видятъ отвратительной жертвы. Дочь, и только одна дочь — свидтельница послдней борьбы между жизнью и смертью.
Исчезаетъ даже послдняя тнь на мертвенномъ лиц, и густое покрывало скрываетъ отъ глазъ туманный свтъ. Ея блуждающія подъ одяломъ руки, соединяются одна съ другой, протягиваются къ дочери, и изъ напряженной груди еще разъ вырывается голосъ:
— Не я ли вскормила тебя!
Но это былъ уже не человческій голосъ… Эдиь становится на колни и, наклоняясь къ уху умирающей, отвчаетъ:
— Мать можешь ли ты меня слышать?
Впалые глаза открываются, и голова усиливается сдлать утвердительное движеніе.
— Помнишь ли ты ночь передъ свадьбой?
Голова остается безъ движенія, но выражаетъ, однако, какимъ-то способомъ утвердительный отвтъ.
— Тогда я сказала, что прощаю твое участіе въ въ ней, и молилась, чтобы Богъ простилъ меня. Я сказала, что все кончено между нами. Теперь повторяю то же. Поцлуй меня, мать.
Эдиь прикасается къ блымъ губамъ, и на минуту все затихло. Потомъ скелетъ Клеопатры, съ двической улыбкой на устахъ, еще разъ длаеть усиліе приподняться съ ностели.
Задернемъ розовыя занавси. Другое что-то пробгаетъ по нимъ кром втра и облаковъ. Плотне задернемь розовыя занавси.
ГІечальная всть немедленно достигла въ город до ушей м-ра Домби, который, въ свою очередь, немедленно извстилъ кузена Феникса, еще не отправившагося въ Бадень-Баденъ. Такой человкъ, какъ лордъ Фениксъ, превосходнйшій человкъ, и, разумется, съ нимъ можно, даже должно совтоваться, особенно въ такихъ важныхъ случаяхъ, какъ свадьба или похороны, что совершенно все равно для добрйшаго кузена.
— Клянусь честью, Домби, я растроганъ до глубины души. Какой печальный случай! Бдная тетушка! Кто мотъ бы подумать?
— Неожиданный случай! — замчаетъ м-ръ Домби.