Домби и сын

Были сумерки, когда м-ръ Домби, окутанный шинелями и обложенный подушками, помстился не безъ нкотораго труда въ своей карет, куда на противоположную сторону слъ и м-ръ Каркеръ, для котораго сдлалось теперь священнымъ долгомъ развлекать и успокаивать больного, отягченнаго страшными недугами. Они хали тихо, почти шагомъ, избгая тряски, и поэтому была уже ночь, когда карета остановилась y подъзда, гд ихъ встртила м-съ Пипчинъ, угрюмая и кислая, твердо помнившая перувіанскіе рудники, о которыхъ вся прислуга, женская и мужская, съ каждымъ днемъ получала все боле точныя свднія. Въ эту минуту м-съ Пипчинъ поливала уксуснымъ краснорчіемъ дюжихъ лакеевъ, которые выносили изъ кареты м-ра Домби. Каркеръ оставался въ спальн до тхъ поръ, пока больного не уложили въ постель; потомъ, такъ какъ м-ръ Домби изъявилъ желаніе остаться наедин съ м-съ Пипчинъ, Каркеръ еще разъ отправился въ аппартаменты м-съ Домби съ подробнымъ докладомъ о состояніи драгоцннйшаго здоровья ея высокаго супруга.

Эдиь была опять вмст съ Флоренсой, и опять м-ръ Каркеръ къ одной Эдии обратилъ свои сладкоглаголивыя уста, какъ будто она была жертвой ужаснйшаго безпокойства. М-ръ Каркеръ съ удивительнымъ самоотверженіемъ раздлялъ это безпокойство, и, проникнутый трогательнымъ участіемъ, отважился на прощаньи взять руку м-съ Домби и почтительно поднести ее къ своимъ устамъ. Въ ту минуту онъ украдкой бросилъ взглядъ на. Флоренсу и поспшно вышелъ изъ комнаты.

Эдиь не отняла руки и не сдлала громкаго апплодисмента по прекрасному лицу вжливаго кавалера, несмотря на яркій румянецъ, покрывшій ея щеки, несмотря на яркое зарево въ ея глазахъ и судорожное біеніе ея сердца. Но, оставшись одна въ своей комнат, она со всего размаху дала пощечину мраморному камину, такъ что при этомъ удар выступила кровь на ея оконтуженной рук. И долго она держала передъ открытымъ каминомъ свою руку, какъ будто хотла ее оторвать и положить вмсто полна на пылающіе угли. И долго сидла она одна подл мерцающаго иламени, въ мрачной и грозной красот наблюдая темныя тни на стн, какъ будто въ нихъ обрисовывались ея собственныя мысли. И быстро тоскливое предчувствіе вызывало передъ ея взволнованнымъ воображеньемъ разнообразныя фигуры одна другой мрачне, одна другой отвратительне. Но надъ всми фигурами рзко и гордо выставлялся одинъ гигантскій образъ, отвратительный до омерзнія.

То былъ образъ м-ра Домби.

Часть третья

Глава XLIII

Ночныя бднія

Флоренса, уже давно пробужденная отъ сна, исполненнаго прекрасными видніями, замчала теперь съ отчаяніемъ въ душ, что ея отецъ и Эдиь — чужіе другъ для друга. Она видла, что это отчужденіе возрастаеть постепенно, и знала, что взаимная вражда укореняется съ каждымъ днемъ. Ея любовь и надежды съ каждымъ днемъ затмевались новою тнью, старая печаль, усыпленная на время, пробудилась съ новою силой, и тяжело становилось ея сердцу, гораздо тяжеле, чмъ въ былыя времена.

Пусть никто и никогда не знаетъ, кром Флоренсы, на какую пытку осуждено сердце, лишенное естественной любви и встрчающее суровый отпоръ или обидное пренебреженіе тамъ, гд должно находить нжнйшее покровительство и внимательныя заботы. Но были для Флоренсы и другія не мене мучительныя пытки. Сомнваясь въ своемъ отц, она въ то же время сомнвалась и въ Эдии, столь ей преданной, и думала о своей къ нимъ любви со страхомъ, недоврчивостью, изумленіемъ.

Виднія, дикія и странныя, которыя, однако, были слдствіемъ невинности сердца, возникали въ ея душ и быстро смнялись одно другимъ. Она видла, что ея отецъ суровъ и холодень къ Эдии точно такъ же, какъ и къ ней, что онъ жестокъ, непреклоненъ, неуступчивъ. Неужели, — думала она, заливаясь горькими слезами, — неужели ея собственная родная мать, несчастная отъ такого обхожденія, зачахла и увяла вслдствіе безсильной борьбы съ нравственною пыткой? Потомъ она живо представляла, какъ Эдиь была горда и высокомрна со всми, кром нея, и съ какимъ презрніемъ она сама обращалась съ ея отцомъ, не удостаивая его ни малйшей лаской, ни однимъ благосклоннымъ взглядомъ. Вслдъ за тмъ Флоренса сь ужасомъ, считая это преступленіемъ, думала, что она любитъ особу, враждебную ея отцу, и что отецъ, узнавъ объ этомъ въ своемъ уединенномъ кабинет, естественно, считаетъ ее чудовищною дочерью. Прежде она была виновата лишь въ томъ, что отъ самаго рожденія не умла найти дороги къ отеческому сердцу, a вотъ теперь къ этой вин прибавилось новое и, конечно, непростительное преступленіе. Но одно ласковое слово, одинъ ласковый взглядъ Эдии, и вс эти мысли опрокидывались вверхъ дномъ, и бдная двушка начинала упрекать себя въ черной неблагодарности, потому что разв не Эдиь оказывала сочувствіе страждущему сердцу Флоренсы? Разв не она была ея лучшимъ другомъ, утшителемъ?