Домби и сын

— И ты разсчитывалъ на это и преслдовалъ меня, — повторила Эдиь съ большой выразительностью. — Съ первыхъ дней замужества на дорог моей жизни очутился низкій извергъ, неслыханный и неожиданный, который опуталъ меня такимъ новымъ стыдомъ, что мн невольно показалось, будто до той поры я еще не была знакома ни съ какимъ униженіемъ. Его преслдованія, прикрытыя зминой лестью, были до того безсовстны и наглы, что самыя низкія ругательства не могли боле унизить выбранной жертвы. Этотъ стыдъ самъ супругъ утвердилъ за мною, онъ самъ погрузилъ меня въ него собственными руками и по собственной вол сотню разъ повторилъ убійственныя условія моего позора. И вотъ, дикій сумасбродъ и его палачъ совмстными силами нарушили мой покой, затормошили меня, загнали, перебрасывая, какъ мячикъ другъ отъ друга, и, наконецъ, съ неутолимымъ варварствомъ выгнали меня изъ послдняго убжища любви и благородства, убжища, откуда, скрпивъ сердце, мн слдовало удалиться, подъ опасеніемъ сгубить окончательно невинное созданіе, чуждое всхъ этихъ пронырствъ и лишенное всякой защиты и покровительства въ чудовищномъ дом. Мудрено ли, что я возненавидла обоихъ вмст съ одинаковой силой.

Она стояла теперь въ полномъ торжеств своей негодующей красоты, и м-ръ Каркеръ наблюдалъ ее съ напряженнымъ вниманіемъ. Она была ршительна, неукротима, и было ясно, что онъ казался въ ея глазахъ не страшне червяка.

— Должна ли я говорить о супружеской чести или о сознаніи своего долга? Зачмъ? Это — пустой звукъ для твоихъ ушей, пустой звукъ и для меня. Но если я скажу теб, что малйшее прикосновеніе твоей руки леденитъ мою кровь антипатіей, что я возненавидла тебя съ первыхъ минутъ нашего свиданія, и отвращеніе мое возростало съ каждымъ днемъ по мр нашего знакомства; если скажу, наконецъ, что въ настоящую минуту ты въ моихъ глазахъ самый омерзительный предметъ, которому нтъ ничего подобнаго между пресмыкающимися гадами, что изъ этого выйдетъ?

Каркеръ улыбнулся кое-какъ и сквозь зубы проговорилъ.

— Ну, моя королева, что изъ этого выйдетъ?

— Что происходило въ ту ночь, когда, ободреныый домашней сценой, ты осмлился придти въ мою комнату и говорить со мною?

Каркеръ пожалъ плечами и улыбнулся опять.

— Что тогда происходило? — повторила Эдиь.

— У васъ отличная память, м-съ Домби, и, я не сомнваюсь, вы это помните.

— Да, очень помню. Слушай же. Предложивъ тогда это бгство, — то есть по твоему выходило, что это бгство должно было состояться, — ты сказалъ мн, что я погибла, ни больше, ни меньше, погибла потому, что ты былъ въ моей комнат въ глухую полночь, что объ этомъ — стоило теб захотть — тотчасъ же узнаетъ весь домъ, что и прежде не разъ я оставалась съ тобой наедин, что я призналась теб сама въ страшной ненависти къ своему супругу, что, наконецъ, однимъ словомъ, моя репутація въ твоихъ рукахъ, и ты можешь, при первомь удобномъ случа, оклеветать жертву.

— Всякія хитрости позволены въ любви, говоритъ старинная пословица, — прервалъ Каркеръ, улыбаясь.

— Съ этой роковой ночи, — продолжала Эдиь, — разомъ и навсегда окончилась моя продолжительная борьба съ тмъ, что отнюдь не было уваженіемъ къ моему доброму имени, — я и сама не знаю, что это было, — можетъ, отдаленная надежда пріютиться опять какъ-нибудь въ этомъ послднемъ убжищ, изъ котораго меня выгнали. Съ этой поры разъ и навсегда исчезли въ душ всякія чувства, кром гнва, ненависти и мщенія, и вотъ однимъ и тмъ же ударомъ я повергла въ прахъ твоего горделиваго владыку и привела тебя самого въ это поэтическое мсто, гд ты смотришь на меня во вс глаза, понимая, наконецъ, чего я добивалась.

Онъ вскочилъ съ своего стула съ ужасными проклятіями. Она опять приставила къ груди свою руку; ея пальцы не дрожали, и ни одинъ волосъ не шевелился на ея голов. Онъ и она стояли неподвижно, ихъ раздляли столъ и одинъ стулъ.

— Если я забываю, что этотъ человкъ — да проститъ меня Богъ! — прикасался къ моимъ губамъ своими гадкими губами и держалъ меня въ объятіяхъ въ ту роковую ночь, — продолжала Эдиь, указывая на него, — если я забываю гнусный поцлуй, осквернившій мою щеку, это значитъ, супругъ мой, что я съ тобою развелась и хочу истребить изъ своей памяти послдніе два года своей жизни, хочу исправить, что было сдлано и вывести изъ заблужденія! Забываю и свою встрчу съ тобою, милая Флоренса, когда ты, въ простот невиннаго сердца, простирала ко мн свои объятія и хотла приставить свое личико къ этой опозоренной щек, на которой еще пылалъ адскимъ пламенемъ гнусный поцлуй этого изверга; забудешь ли ты, въ свою очередь, этотъ роковой позоръ, которымъ изъ-за меня покрылась твоя семья?…

Ея сверкающіе глаза, при этомъ послднемъ воспоминаніи, устремились кверху, но черезъ минуту опустились опять на Каркера, и ея лвая рука, в которой были письма, протянулась къ цему.

— Смотри сюда! — сказала она презрительнымь тономъ. — Эти письма ты адресовалъ на мое вымышленное имя; одно получено здсь, другое на дорог. Печати не сломаны. Можешь взять ихъ назадъ!

Она скомкала ихъ въ своей рук и бросила къ его ногамъ. Теперь, когда она смотрла на него, на лиц ея была улыбка.