Домби и сын

Онъ поднялъ свое гршное лицо, полное тревоги, къ ночному небу, гд сіяли звзды, полныя мира, и пріостановился, чтобы подумать, наконецъ, что длать. Страхъ, что его застанутъ и захватятъ на чужой и далекой сторон, гд законы не могутъ ему оказать никакого покровительства, ему, который стоялъ теперь одиноко въ этомъ свт на развалинахъ своихъ плановъ; ужасная мысль, что его тамъ гд-нибудь въ Италіи, въ Сициліи, застигнетъ подъ угломъ какой-нибудь подкупленный злодй и пырнетъ ножемъ въ беззащитное горло, — вс эти и другія опасенія, имвшія боле или мене непосредственную связь съ разрушеніемъ его надеждъ, заставили его ршиться на возвращеніе назадъ и хать въ Англію.

— Тамъ я безопасне, во всякомъ случа, — думалъ онъ. — Тамъ, по всей вроятности, этотъ сумасбродъ не будетъ меня преслдовать съ такимъ бшенствомъ, какъ здсь, въ чужихъ краяхъ, и ужъ если нельзя избжать этой встрчи, я буду, по крайней мр, не одинъ, какъ здсь, безъ пріятелей и безъ совтниковъ. Меня прикроютъ, защитятъ и не заведутъ въ ловушку на подобіе какой-нибудь крысы.

Онъ сжалъ кулакъ и пробормоталъ имя Эдии. Пробираясь дале въ тни массивныхъ зданій, онъ выставилъ свои зубы и принялся накликать страшныя заклинанія на ея голову, оглядываясь въ то же время по сторонамъ, какъ будто въ намреніи застигнуть ее подл какого-нибудь забора. Наконецъ, онъ добрался до воротъ постоялаго двора, гд уже давно спали крпкимъ сномъ. На звонъ колокольчика скоро явился дворникъ съ заспанными глазами и съ фонаремъ въ рукахъ. М-ръ Каркеръ отправился съ нимъ въ темный сарай, чтобы уговориться насчетъ найма лошадей.

Торгъ былъ очень короткій, и распорядились немедленно послать за лошадьми. Приказавъ коляск догонять себя, гд слдуетъ, онъ опять прокрался за ворота и скоро вышелъ за городъ мимо старыхъ валовъ на большую дорогу, которая змилась, какъ ручей, по темной равнин.

Куда течетъ эта рка, и гд ея конецъ? Задумавшись надъ чмъ-то врод этого вопроса, онъ окинулъ взоромъ мрачную долину, гд торчали чахлыя деревья, и опять призракъ смерти пронесся надъ его головой, стремительный и бурный, опять неизъяснимый ужасъ обуялъ его душу, мрачный и неопредленный, какъ отдаленный край предстоявшаго пути.

Тихо и прохладно. Втеръ не смлъ колыхать растрепанныхъ волосъ взволнованнаго пшехода, и никакой шумъ не возмущалъ таинственнаго безмолвія ночи. Городъ скрылся вдали, и никакая башня не скрывала отъ глазъ свтозарныхъ міровъ, несшихся стройно и плавно въ безпредльномъ океан, но еще можно было слышать бой часового колокола, и слабое замиравшее гуднье дало знать одинокому страннику, что миновало два часа за полночь.

Долго шелъ онъ впередъ, останавливаясь и прислушиваясь, пока, наконецъ, безпокойное и жадное ухо не разслышало дребезжанья извозчичьихъ колокольчиковъ, поперемнно слабаго и громкаго, то пронзительнаго, то вовсе неслышнаго при переправ черезъ дурную почву и, наконецъ, превратившагося въ веселый звонъ, исполненный радушнаго привта. Дюжій ямщикъ, нахлобучившій шапку до самыхъ глазъ, сдержалъ четверку ярыхъ лошадей и похалъ шагомъ.

— Кто идетъ? Monsieur?

— Да.

— Monsieur прошелся далеконько по этой темной дорог. Monsieur любитъ гулять въ глухую полночь.

— Ничего. У каждаго свой вкусъ. Что, любезный, другихъ лошадей никто не нанималъ въ почтовомъ дом?

— Тысячи чертей! Другихъ лошадей? въ этотъ часъ? Никто, сударь.

— Послушайте, любезный, я тороплюсь. Посмотримъ, какъ скоро бгутъ ваши кони. Чмъ скоре, тмъ больше на водку. демъ! Пошевеливайтесь!

— Гэй! гопъ! гупъ!

Впередъ черезъ темный ландшафтъ съ быстротою вихря, разская пыль и грязь, какъ морскую пну, впередъ и въ галопъ!

Движенье, стукъ и тряска завторили теперь врнымъ и громкимь эхомъ безпорядочнымъ мыслямъ бглеца. Ничего нтъ яснаго снаружи и ничего нтъ яснаго внутри. Предметы пролетаютъ мимо, погружаются одинъ въ другомъ, сливаются, мелькаютъ и скользятъ отъ глазъ въ исчезающемъ пространств. За перемежающимися лоскутьями изгороди y фермы, юркнувшими посреди дороги, опять и опять пустота, мрачная и дикая. За фанігастическими образами, мелькнувшими въ душ и вдругъ изглаженными невидимой силой, опять и опять мрачная картина ужаса и страха, намалеванная яркой краскою сознанія безсильной злобы. Вотъ пахнулъ воздухъ съ отдаленной Юры и на минуту освжилъ надорванную грудь; но вотъ въ то же мгновенье передъ фантазіей бглеца адскій звонъ и стукъ тысячи враждебныхъ рукъ, готовыхъ раскрыть его вены и выцдить всю его кровь.