Доминион. История об одной революционной идее, полностью изменившей западное мировоззрение

Настал решающий момент. В 325 г., всего через год после того, как Константин посоветовал богословам просто забыть о разногласиях, епископы со всей империи и даже из соседних земель по приглашению императора явились на великий собор. Задача перед ними была поставлена столь же грандиозная: выработать Символ веры, формулу вероисповедания, одну для всех церквей мира. Также следовало установить каноны – меры, с которыми можно было бы соотносить поведение верующих. Местом проведения собора – разумеется, не случайно – был избран город, который нельзя было назвать влиятельным христианским центром: Никея на северо-западе Малой Азии. Гостей приветствовал сам Константин, его «торжественные одежды блистали молниями света» [314]

, он излучал великодушие, в котором чувствовалась лишь толика грозности. Подробное обсуждение всех вопросов продолжалось целый месяц; когда наконец удалось договориться о Символе веры и составлен был перечень из двадцати канонов, те немногочисленные участники собора, которые всё же отказались принять их, были отправлены властями в ссылку. Сочетание богословия и римской бюрократии породило нечто доселе невиданное: систему догматов веры, которая должна была стать всеобщей. Количество участников, явившихся на собор со всех концов земли от Месопотамии до Британии, придавало его решениям авторитет, с которым не могло соперничать мнение любого отдельного епископа или богослова. Собор впервые дал ортодоксии то, чего не в силах был даровать ей даже гений Оригена: определение христианского Бога, на основании которого можно было отличить истинную веру от ереси. Позднее представления самого Оригена о природе Троицы будут сопоставлены с эталоном Никейского Символа веры и объявлены еретическими. Новая формула, составленная, как и определение Оригена, на языке философии, провозгласила Сына единосущным Отцу (по-гречески – homoousios). В Никейском символе говорится о вере в Христа – единственного «Сына Божия, единородного, рождённого от Отца прежде всех веков, Света от Света, Бога истинного от Бога истинного, рождённого, не сотворённого» 

[315]

. Никогда прежде ни одно совещание не завершалось принятием документа, содержащего столь важные, а в долгосрочной перспективе – столь влиятельные формулировки. Попытки христиан выразить словами парадоксальную истину, лежащую в основе их веры, объяснить, каким образом человек, распятый на кресте, мог быть божественным, увенчались долгосрочным успехом. Никейский Символ веры и сегодня, спустя много веков, признаётся различными христианскими конфессиями, несмотря на все их разногласия, оставаясь реальной основой древнего идеала единства христианского мира. Надежды, возлагавшиеся Константином на собор, более чем оправдались. Организовать нечто подобное мог лишь умудрённый опытом правитель империи. Прошло больше века с тех пор, как Каракалла предоставил римское гражданство всем обитателям римского мира, и Константин первым из императоров понял: гораздо надёжнее, чем общие для всех ритуалы, единство народа может обеспечить общая вера.

Константин, однако, быстро понял и то, что вопросы веры могут стать причиной не только единства, но и раскола. Никейский триумф нельзя было назвать окончательным. Споры епископов и богословов по-прежнему продолжались. В последние годы жизни императора даже его собственная верность решениям, принятым в Никее, начала колебаться. Константин умер в 337 г., и власть над восточной половиной империи унаследовал один из его сыновей, Констанций, решительно отвергавший Никейский Символ веры и провозглашавший подчинённое положение Христа по отношению к Богу Отцу. Споры, прежде интересовавшие лишь приверженцев непопулярного учения, стали центром политической жизни империи. Конфликт сторонников и противников Никейского Символа веры вывел вечное противостояние правящих императоров и амбициозных претендентов на новый уровень. Но на кону стояли не только личные амбиции. Речь, с точки зрения Константина и его наследников, шла о будущем всего человечества. Императоры осознавали, что обязаны поддерживать в мире порядок, а для этого – сохранять приверженность истинной религии; неудивительно, что заботы богословов интересовали их не меньше, чем проблемы военачальников и чиновников. Что толку в войсках и в налогах без благосклонности Бога? Христианство должно было представлять собой «истинную религию истинного Бога» [316] – и ничто иное.