Доминион. История об одной революционной идее, полностью изменившей западное мировоззрение

И невероятное оказалось правдой. Позже распространились впечатляющие рассказы о том, как Константин пришёл ко Христу; о том, как накануне битвы у Мульвийского моста он увидел в небесах крест, а во сне – Самого Спасителя. С тех пор император ни разу не усомнился, кому именно он был обязан властью над миром. Константин был Ему благодарен и предан; но императору потребовалось время, чтобы осознать, сколь поразителен и непостижим его новый покровитель. Поначалу Константину казалось, что вера в христианского Бога – лишь вариация на очень древнюю тему. В конце концов, представления о едином всемогущем божестве существовали не только у христиан и у иудеев. Философы заговорили о таком боге ещё во времена Ксенофана, если не раньше. В римском мире многие привыкли думать, что некое Верховное Божество управляет Вселенной так же, как император – кругом земель, делегируя власть подчинённым. Каракалла считал, что эта роль подходит Серапису, и в Александрию он отправился, чтобы проверить своё предположение; другие признавали первенство за Юпитером или за Аполлоном. Вот уже сто лет правители Рима пытались установить для всех граждан империи единую, общепризнанную систему «религий» (religiones) и тем самым обеспечить государству, переживающему трудные времена, благосклонность небес. Константин признал верховенство Христа, надеясь, что христиане внесут свой вклад в решение этой неотложной задачи. В 313 г. он впервые в истории империи издал документ, узаконивающий исповедание христианства, однако не уточнил, благосклонность какого божества надеялся этим снискать, упомянув лишь «Божественность, какая б то ни была на небесном престоле» [308]

. Расплывчатая формулировка была избрана им осознанно. Константин хотел предоставить своим подданным право самим выбирать, кого почитать как «вышнее Божество» 

[309]

. Император стремился сгладить существовавшие разногласия.

Но через какое-то время из Карфагена прибыл Донат. Трудно было представить себе человека, менее склонного к компромиссам. Ещё до своего избрания он пошёл на беспрецедентный шаг и подал Константину жалобу на Цецилиана, потребовав извержения его из сана. Император смутился, узнав о разногласиях в рядах христиан, но всё же позволил Донату изложить свою позицию перед комиссией епископов в Риме. Епископы Доната не поддержали. Он подал апелляцию, но вновь в удовлетворении его требований было отказано. Донат продолжал докучать Константину жалобами. В 316 г. он сбежал из-под стражи, которую было приставил к нему утомлённый император, и вернулся в Африку, в очередной раз продемонстрировав Константину свою упрямую непокорность. С той поры в столкновении донатистов и цецилианистов римское государство со всей его мощью заняло сторону последних. «Какое дело императору до Церкви?» [310] Этот вопрос Доната, полный гнева и презрения, был по существу риторическим. Константин не меньше самих епископов верил, что на него возложена священная миссия по сохранению единства христианского мира. Та традиция, живым воплощением которой стал Донат, убеждение, что Богу была угодна та Церковь, члены которой предпочитают отречься от братьев, впавших во грех, приводила его в замешательство и в ярость. Император беспокоился: «…нельзя, чтобы такого рода разногласия и споры были у нас в пренебрежении. Из-за них, пожалуй, Высшее Божество может разгневаться не только на род людей, но также и на меня…» [311]. Встав на сторону Цецилиана, Константин продемонстрировал всем епископам империи, что они тоже могут рассчитывать на его поддержку, если только они не будут противиться желанию императора сохранить единство Церкви. Донату же пришлось смириться с тем, что практически никто за пределами провинции не признал его главой христианской общины Африки. В глазах всего мира именно последователи Цецилия принадлежали к подлинно кафолической церкви; сторонники Доната оставались всего лишь «донатистами».