И всё же у обладателя огромного состояния, по крайней мере, был выбор, какой моде следовать – благоухать или смердеть. Поклявшись избавиться от всего своего имущества, Павлин не знал, что впереди его ждёт долгая жизнь. Безусловно, он никогда не отрекался от своей клятвы, но на что жил он в последующие десятилетия – нам неясно. Очевидно одно: когда речь шла о важных для него тратах, он не испытывал недостатка в средствах. Средства эти тратились не только на помощь бедным. Слабостью Павлина, роднившей его с римскими аристократами прежних эпох, были масштабные архитектурные проекты. Конечно, он давал деньги на строительство церквей, а не языческих храмов; но убранство в них было не менее впечатляющее и дорогостоящее. Павлин демонстративно отказался от привилегий сенатора, но в душе остался типичным патрицием: аристократом, щедро тратящим унаследованное состояние. Может быть, именно поэтому человек, ставший для многих примером того, как верблюд может пройти через игольное ушко, сам редко цитировал это знаменитое изречение. Ему больше нравился другой отрывок Евангелия. Среди притч Иисуса есть история о богаче, который отказался накормить пришедшего к воротам его дома нищего Лазаря. Позже оба умерли. Богач очутился в пламени и увидел высоко над собой, рядом с самим Авраамом, Лазаря. Тогда богач воззвал к Аврааму: «…пошли Лазаря, чтобы омочил конец перста своего в воде и прохладил язык мой, ибо я мучаюсь в пламени сем. Но Авраам сказал: чадо! вспомни, что ты получил уже доброе твоё в жизни твоей, а Лазарь – злое; ныне же он здесь утешается, а ты страдаешь…» [342]
. Подобная судьба страшила Павлина – и он всеми силами стремился избежать её. За каждое проявление благотворительности, за каждую пожертвованную золотую монету он надеялся получить освежающую каплю воды, чтобы прохладить свой язык. Богатство, потраченное на нуждающихся, могло помочь потушить пламя загробного мира. Вот в чём Павлин находил утешение: «Не богатства, но люди, использующие их тем или иным образом, порицаемы Богом или любезны Ему…» [343]Этот путь позволял богатым обрести душевный покой, но казалось, что в выигрыше в конечном счёте оказываются все. Бедные пользовались щедростью богатых, а богатые копили себе сокровище на небе, занимаясь благотворительностью. Чем больше придётся человеку отдать, тем большую награду он в итоге получит. Таким образом, несмотря на неудобные рассуждения о верблюдах и игольных ушках, традиционные приличия можно было соблюдать, как и прежде. Даже для христиан, трактующих Евангелия так буквально, как это делал Павлин, положение в обществе всё ещё имело какое-то значение. Впрочем, уверенности это придавало далеко не всем: ведь привычный порядок вещей трещал по швам. Его древние незыблемые устои находились в буквальном смысле на осадном положении. В 410 г., через полтора десятилетия после того, как Павлин отрёкся от своего богатства, мир потрясло зрелище куда большего унижения. Варвары-готы измором подчинили себе Рим, древнюю столицу империи, и увезли с собой украшавшее её золото. Заплатив огромный выкуп, сенаторы оказались обескровлены. Произошедшее шокировало весь средиземноморский мир. И всё же нашлись христиане, которые увидели во взятии Рима не повод для вселенского негодования, а лишь очередное проявление первобытной алчности. «Это вожделение наполняет моря пиратами, дороги – разбойниками, города и сёла – ворами, весь мир – грабителями» [344]
. Это верно в отношении готского короля, но и в отношении сенаторов – тоже. Состояния сколачиваются за счёт вдов и сирот. Само существование богатства – результат заговора против бедняков. Сколько ни раздавай милостыню, этого греха не искупишь. Богачей ожидает пламя; перейти на сторону Авраама им никогда не удастся.