Дон Хуан

Опять — канте хондо, опять имя мое прозвучало терпко и глухо. Я засмеялся.

— Ты хочешь уйти?

— Может, я когда — нибудь вернусь. А пока — прощай!

— Хуан!!!

Она хотела кинуться вслед за мной, но я уже был далеко. Я шел, не опасаясь, что шум разбудит обитателей дома. Я миновал галерею и начал спускаться по лестнице, когда услыхал голос Эльвиры. Она кричала, высунувшись в окно:

— На помощь! В доме мужчина! Мужчина! Он хочет надругаться надо мной! На помощь! Отец!

Перепрыгивая через ступеньки, я добежал до патио. Наверху захлопали двери. Я выбрался на улицу и поспешил к маленькой площади, где ждали лошади.

— Все, сеньор?

Лепорелло выскочил из темноты и поддержал стремя.

— Пора в путь.

— Вы так быстро уладили дело с Эльвирой? — не отставал он.

— Образно выражаясь, да.

Он посмеялся над моими словами. Мне нравилось видеть, как в его наглых глазах плясали хитрые огоньки.

— Это что ж, хозяин, вы как — то по — новомодному стали забавляться с девицами?

Я не успел ответить: в конце одной из улиц, ведущих на площадь, засветились огни, послышались крики. Лепорелло повернул голову.

— Лучше бы нам не мешкать.

— Погоди.

Мы, не спешиваясь, спрятались за угол. На площадь вышли люди с факелами, на носилках несли покойника.

— Никак Командор?

— Пойди — ка послушай, о чем там толкуют.

Процессия двигалась медленно и торжественно, словно это уже были похороны. Слышались заупокойные молитвы. Издали я мог разглядеть огромное лицо дона Гонсало, оно бледным пятном выделялось в неровном свете факелов. Его телу придали должную позу, руки сложили на груди, сверху поместили шпагу. Перо от положенной сбоку шляпы мело уличный булыжник. Они пересекли площадь и остановились перед воротами с великолепными колоннами, украшенными самым нелепым образом. Послышались удары дверного молотка. В окнах засветились огни. Одно из окон отворилось. Те, что стояли внизу, прокричали, что доставили тело дона Гонсало. Вопли и рыдания. Женский голос начал взывать к правосудию. Дверь распахнулась, факелы, носилки с покойником двинулись внутрь. Над приглушенными голосами, сдавленными охами и ахами, поношениями и угрозами летало мое имя, меня называли убийцей.

Лепорелло вернулся в большом волнении.

— Лучше будет, хозяин, поспешить. Не ровен час вас тут увидят.

— Что ты слыхал?

— Уж как только вас не обзывают! Самое доброе — дьяволом.

— Видишь, как все устроено в мире! Как творятся мнимые репутации!

— Уж не знаю, что там было на самом деле, но винят вас еще и в надругании над Эльвирой.

— Ложь!

— А вы попробуйте — докажите правду — то!

— Но ведь она сама может заверить их…

Мы уже отъехали от маленькой площади, на безлюдных улицах гулко раздавался цокот копыт.

— Эльвира говорить ничего не станет, ни что над ней надругались, ни что нет. Ей ни к чему опровергать сей слух, ведь для женщины, хозяин, неприятней всего слыть девственницей. Потому — то они и не простят мужчину, который пойдет на попятный и задаст стрекача. У женщин тайна их не в чести, они спешат от нее избавиться.

— Я не пошел на попятный.

— Это вы так полагаете и отыскиваете себе оправдание, но на самом — то деле вы испугались, как и многие другие, как пугается всякий мужчина, явно иль нет, столкнувшись с девственницей. Видно, сотворяя мир, Господь позабавился вволю. Ведь все, что Бог поместил на земле и на небесах, полезно и необходимо — кроме вот этого самого. Он наделил этим женщин и самок высших видов животных как лишней добавкой, своего рода предметом роскоши. А нам, мужчинам, велел: “Ну — ка, отыщите сему разумное объяснение, раз вы всему обожаете находить объяснения!” А мы его не находим, и нас берет страх. Вы никогда не задумывались, сколько всякого разного проистекает из этой пресловутой женской невинности? Если они теряют ее до замужества, отцы их беснуются так, словно в лицо им швырнули всю грязь вселенной. Они готовы погибнуть или убить обидчика и видят в этом свой священный долг. Что же касается мужей, то о них много чего могла бы порассказать толпа замурованных в стены женщин, которые смертью заплатили за утраченную до свадьбы чистоту. Есть мужчины, которые озабочены этим больше, чем своими деньгами и гораздо больше, чем спасением души.

Мы доехали до городской стены. Ворота находились прямо у реки, и я прислушивался к шуму воды, пока Лепорелло толковал со стражниками. Фонарь качался на ветру. Звякнули монеты, скрипнули петли на воротах.

— Пора, хозяин!

Мы покинули Севилью и двинулись берегом реки.

— Лепорелло, ты веришь, что в женщинах сокрыта некая тайна?

— Уж не знаю, верю я там во что или не верю, но стараюсь голову себе этим не забивать. Хотя и поговаривают, будто девственниц укрывают крылья архангелов.

— Наверно, нынче ночью архангел и уберег Эльвиру, а я принял его сияние за лунный свет и не обратил на него должного внимания.

— Но ведь архангел — то своего добился.

— По чистой случайности. Причина, которая заставила меня покинуть Эльвиру, не имеет ничего общего ни с женщинами, ни с их тайной.

— Стало быть, была и причина? — спросил Лепорелло, расхохотавшись во всю глотку. — А я уж, грешным делом, порешил, что и вы струхнули.