Донская армия в борьбе с большевиками

Но под самое Рождество положение стало серьезно: город обстреливался красными. Из-за неизвестности ближайшего будущего отлучки юнкерам были строжайше запрещены. Приемная училища еле вмещала родных и друзей, все еще не решавшихся проститься окончательно с юнкерами. Я больше молчал, сидя с моей бедной матерью. Ей столько пришлось уже пережить до этого. Видимо, наши мысли и настроения были одинаковы, так как мать тихо и твердо сказала: «Я пойду домой. Проводи меня до порога: хочу тебя благословить». Ей и мне дальнейшее было ясно.

Когда она крестила меня, произнося напутственные слова, рядом – на мостовой и аллее Комитетской – разорвались две гранаты. Мать, спокойно и не оборачиваясь, пошла по улице, а я долго смотрел ей вслед, не слыша новых разрывов снарядов.

26 декабря по всему расположению училища шли приготовления к выступлению в поход. Юнкера, справившись со своими несложными хлопотами, бродили с места на место, готовые каждую минуту, по сигналу тревоги, броситься к сборному пункту и стать в строй. Часы тянулись томительно, в полной неизвестности. После же обеда стало совсем невмоготу. Тревоги все не было, ворота училища широко распахнуты на улицу, около них и во дворе – ни дежурных, ни часовых. Несколько моих приятелей-юнкеров решило: «Сегодня мы, конечно, опять не уйдем, да и бой как будто удалился от Новочеркасска. Можно успеть еще раз повидать своих». И, выйдя без всяких затруднений из училища, мы бодрым ходом разошлись по домам.

Но мое неожиданное появление дома не принесло матери никакой радости. Напротив, на ее лице появилась тревога, и после нескольких фраз она умоляюще сказала мне: «Лучше уходи скорее… Христос с тобой! В городе не осталось почти никого и теперь всюду страшно… А мы тут как-нибудь сами…» Мама беззвучно заплакала.

Когда я возвращался обратно, на улицах стояла темнота и только между домами намечался просвет от восходящей луны.

Войдя во двор училища, я нашел у самых ворот его большую толпу. Кто-то назвал мое имя, и не успел я еще приглядеться и поздороваться, как несколько голосов заторопили меня: «Спешите, только что была тревога… Юнкера сейчас уходят». Из толпы поднялись руки, крестя меня. Я снял фуражку, перекрестил сам толпу и бросился бегом на противоположный край училища, где был расположен мой инженерный отдел.

Прибежал я как раз вовремя: оставалось только несколько замешкавшихся юнкеров, остальные уже стояли в строю. Мне помогли быстро надеть походную амуницию, и сейчас же вслед за этим появился сменный офицер.

Беглый осмотр, несколько команд, и наша 2-я пешая сотня стала выходить на Платовский проспект. Там еще быстрое перестроение, и мы тронулись в путь. Медленно проходили силуэты провожавших нас близких, знакомые здания, магазины, Московская улица, Александровский сад… Позади гремели орудия и одиночные разрывы в городе. Мы покидали Новочеркасск «на один-два месяца», и в этом провожавшие и мы сами были непоколебимо уверены.

Выйдя из города, юнкера пошли вольнее и стали подниматься на противоположные холмы, по дороге, ведущей на Аксай. Стоял крепкий мороз. Снег лежал сухой и довольно глубокий. Идти было трудно по краям дороги, уступая середину все время обгонявшим нас конным частям и пушкам. Неполная луна стояла высоко, и под ее светом оставленный Новочеркасск, с наметившимися в разных местах пожарами, казался издали фантастичным и зловещим.

Обгонявший меня подъесаул Артемов[297]

, сменный офицер артиллерийского отдела нашего училища, заметив, что мне очень холодно и трудно пешком, предложил отдохнуть на его лошади, но я побоялся еще больше замерзнуть верхом и мужественно отказался. Наконец, Новочеркасск исчез из вида и мы оказались в открытой со всех сторон степи…

* * *

В Ольгинской переправились по льду через Дон и пошли прямо на юг. Вскоре появились первые отставшие подводы, нагруженные домашним скарбом или казенным имуществом. Несколько раз глухо хлопнули в воздухе выстрелы: добивали выбившихся из сил или покалеченных лошадей. Из степи же, справа и слева, подходили все новые и новые люди и втягивались на дорогу. Жаль было видеть брошенных женщин, иногда с детьми на руках, и не менее тяжело было любоваться группами чистокровных выхоленных лошадей, уводившихся с Задонья донскими коннозаводчиками… А тут еще неожиданно пришла оттепель, и степные дороги превратились в месиво грязи и талого снега.

2-я сотня атаманского военного училища шла с остановками только на ночлеги. Наши походные кухни мы находили не сразу, а днем во время движения просто приходилось голодать. Появились и первые насекомые.

От усталости, растертых до крови ног и недоедания я начал отставать на переходах. Моим спутником оказался юнкер-пластун Женя А. Он был приятным собеседником, и мы плелись с ним вместе по разбитой дороге, вспоминая жизнь и друзей в Новочеркасске. Раздобыв же где-нибудь, при содействии ясных голубых глаз, нежного румянца и ангельской улыбки Жени А. краюху хлеба, мы делились ею по-братски.