Донская армия в борьбе с большевиками

14 марта. За неделю сколько перемен. На смотру генерал Сидорин говорил, что Донская армия отдохнет за Кубанью и снова перейдет в наступление. На деле же оказалось все не так. Нашему делу конец. Сопротивляться мы не можем. И снова полуотход-полубегство. Из Григорьевской, пробиваясь через зеленых, пошли на Холмскую, с колоссальным трудом притащились в Крымскую, едва уйдя от нажимавших с левого фланга красных. Из всех батарей нашей Партизанской дивизии только одна наша сохранила все четыре пушки, в Чернецовской осталась одна, в 7-й – одна, а в Богучарском дивизионе ни одной. Ужасный путь: по двое суток без пищи и сна, со всех сторон стрельба, а в Тонельной железнодорожный путь, по которому шли, перерезал противник, подойдя со стороны Тамани. Корниловская дивизия[292] его задерживала, пока прошла наша. Шли через перевал. Пушки везли по пять-шесть уносов. Одно спасение – погрузка на суда. 13-го пришли в Новороссийск. Всю дорогу справа нас обстреливала артиллерия красных. Особенно верстах в десяти от города какая-то батарея пристрелялась и причиняла нам большие неприятности, пока не удрала после трех выстрелов с английского броненосца из стоявших на рейде Новороссийска.

Под самым городом наша батарея стала на позицию и задерживала красных, когда в 5 часов вечера пришло приказание идти на пристани грузиться с орудиями и лошадьми. Попросили разрешения выпустить последние снаряды и радостные, веселые пошли на пристань. С разрешения командования я отбился в склады, где разбиралось обмундирование и продукты, с тем чтобы, зная район Стандарта, проехать на пристань прямиком. С казаком Бублеевым я выехал на пристань. Картина невиданная и незабываемая. На пристани сплошной массой стояли тысячи, если не десятки тысяч лошадей. Долго бродили, пока нашли инардива, начдива и военного врача Кржипова, от них узнали, что парохода для погрузки нашей дивизии нет и каждый должен грузиться, куда сможет. Если удастся попасть на тот, куда грузятся корниловцы, то это будет счастье. Послал с Бублеевым записку в батарею, чтобы шли люди без лошадей, самому же оставалось одно – держаться за остальными и ждать подхода батареи.

Сумятица на пристани царила невообразимая, и отбейся в сторону – моментально потеряешься. Под вечер, после двух часов ожидания батареи, оставил Примку, поцеловал ее на прощанье в храп, с трудом протискиваясь в сплошной массе лошадей, вместе с полковником Грузиновым[293], Панышевым[294]

и Кржиповым под видом корниловцев (у меня была артиллерийская фуражка) пробрался на пароход «Корнилов» и вот сейчас сижу на корме парохода и смотрю на исчезающий вдали берег.

Прошло полтора года с того момента, как я вышел на берег в том же Новороссийске и поступил в Донскую армию. Сколько пережил за это время, сколько перенес лишений и что осталось? Полное разочарование, крушение всех надежд. И вдобавок, может быть, разлука с последними дорогими людьми. Где Сима, где брат? Погрузятся ли они, увижу ли я их когда-нибудь? Идем, кажется, в Феодосию. Нет во мне никакой радости, хотя я и удачно ушел от красных. Какая смешная маленькая подробность. Я в 1918 году приехал в Новороссийск с чемоданчиком, в котором была пара белья да выходной офицерский костюм, а уезжаю с пустыми руками. Английская шинель – вот все, что приобрел я за это время. Остальное или украли, или осталось в батарее и, конечно, тоже пропадет. Куда-то теперь бросит судьба? Приложу все усилия, чтобы найти кого-либо из офицеров батареи. Не может быть, чтобы все остались. Там были еще транспорты, и при нашем выходе из порта в порт вошел вернувшийся транспорт. Неужели никого не придется увидеть? Я не хочу этому верить. Это слишком тяжело, для меня батарея – вторая семья.

И. Сагацкий

На пути в Новороссийск[295]

В середине декабря 1919 года хорошо налаженная, шедшая полным темпом жизнь атаманского военного училища[296] остановилась совсем. Снова на севере загудела даль и над Новочеркасском начала нависать угроза приближающихся боев. Город пустел. Было очень холодно, падал снег.

Юнкера были заняты главным образом несением караульной службы в самых ответственных и опасных местах. Одним из таковых являлся Войсковой винный склад. Каждый день около него, с наступлением ночной темноты, появлялось все больше и больше подозрительных силуэтов. От них в любой момент можно было ожидать чего угодно.

Управляющий складом, при смене караула, раздавал сам уходящим юнкерам покрытые землей и паутиной бутылки драгоценного старого вина. «Берите, господа юнкера, – приговаривал он с улыбкой, – кушайте на здоровье с родными и друзьями. Будет обидно, если такое вино зря пропадет…» И мы уносили его. Какое это было вино – наше цимлянское!

Привыкший к событиям и переживаниям последних двух лет, Новочеркасск принимал звук отдаленной канонады спокойно: и на улицах, и в домах слышалось: «…В конце концов, будет нужно – уйдем. Через месяц или два вернемся обратно. Столько уже раз уходили и, слава Богу, возвращались благополучно!»