Допетровская Русь

Затем, сев на лошадей или в экипажи, посол со свитой объезжали «большого» человека, стоявшего на дороги. Пока мимо него проезжала многочисленная свита посла, «большой» человек справлялся об имени каждого человека из свиты, его занятии, месте родины, именах его родителей и т. д. – все это подробно записывалось и тотчас же, при особом донесении, отправлялось в Москву. Поезд посла длинной узкой лентой вытягивался по дороге. За послом и его свитой, на некотором от них расстоянии, ехал сам «большой» человек со своими спутниками и во все глаза смотрел, чтобы никто из иностранцев не отставал от своих, чтобы никто из встречных ее смел приближаться к посольскому поезду.

Ехало посольство обыкновенно очень медленно, ожидая ответа и распоряжений из Москвы. Медленность эта иногда выводила иностранцев из терпения, и они начинали крупные объяснения с «большим» человеком вплоть до угроз разбить ему голову, но тот отмалчивался, обещал ускорить, но ничего не делал. Бывали случаи, что послу приходилось на пути от границы до первого большого города, иногда всего на расстоянии 20 верст, заночевывать в пути дня по два, по три.

В первом большом пограничном городе, в Смоленске или Новгороде, смотря по пути, который выбрало посольство, посла встречали пристава из Москвы; они и провожали посольство до столицы. Съестные припасы доставлялись для посольства вместе с приставами из Москвы и следовали за посольством. Это была не лишняя предосторожность даже и помимо забот о гостеприимстве: дорога проходила по стране настолько пустынной, что достать съестной запас на местах остановок было иногда невозможно, к тому же и останавливаться приходилось часто среди поля.

В полумиле от Москвы послу объявляли, что в таком-то месте ждут его важные люди от самого государя, что пред ними всем нужно сойти с лошадей или вылезти из экипажа. Московские придворные, выехавшие навстречу послу, старались более всего повести дело так, чтобы посол первый обнажил голову, первый вышел из экипажа: это значило оберегать честь государя. Послы, особенно польские, знавшие, какое значение придавали в Москве этим церемониям, принимали подобные же меры со своей стороны по отношению к встречавшим, и оттого при встречах происходили бесконечные, часто шумные ссоры.

Окончив церемонные приветствия, обе стороны садились на лошадей или в экипажи, причем вся ловкость московских придворных устремлялась на то, чтобы прежде посла надеть шапку, первым вскочить на лошадь. Иногда, чтобы вернее успеть в этом, прибегали к хитростям – подавали, например, послу очень горячую лошадь, так что он не сразу успевал сесть на коня.

Наконец все было готово, и начинался торжественный въезд посла в Москву. Посольство выступало в сопровождении многочисленного московского почетного конвоя. По мере приближения к городу его встречали один за другим отряды всадников в богатых одеждах разных цветов; они выстраивались по обеим сторонам дороги, по которой двигалось посольство. Последний отряд, встречавший посольство у въезда в город, был самый великолепный: это были «жильцы» – отряд избранных служилых людей, телохранителей государя, на белых лошадях, одетые все в красные кафтаны с особым украшением, вроде серебристых крыльев, на спине. Здесь же встречали посольство сановные бояре. Чтобы обе стороны могли прибыть сюда одновременно, пред посольством взад и вперед скакали гонцы с приказами то ускорить шествие, то замедлить, даже остановить. Посольский поезд двигался поэтому очень медленно: в 1664 году английское посольство, вступая в Москву, трехверстное расстояние должно было ехать около восьми часов. При встрече с боярами повторялись те же церемонии, что и при встрече с придворными чинами, а затем посол вместе с боярами перемещался в экипаж – богатую раззолоченную карету, высланную из дворца.

При въезде в город посольская и московская музыка, не прерывавшаяся с начала шествия, начинала играть громче. По обе стороны улиц, по которым двигалось шествие, стояли рядами стрельцы в парадных кафтанах. За стрельцами толпился народ, во множестве высыпавший из домов; кровли домов, колокольни, заборы, – все было усеяно любопытными. Народу даже приказывали быть при встрече и непременно в праздничных нарядах, чтобы поразить иностранцев многолюдством населения и зажиточностью московских людей. В городе запирали лавки, торговцев и покупателей гнали с рынка, ремесленники должны были бросать свои занятия – все шли на улицу любоваться пышным шествием, а послов удивлять собой, своим скопищем и пестротой.

При царе Алексее Михайловиче для житья иноземным послам был построен особый дом с обширным двором и пристройками, вмещавшими в себе до 1500 человек.