Во все время пребывания послов в Москве их окружали самым бдительным надзором. При дверях посольского дома ставились караульщики. Выходить со двора иностранцам разрешалось лишь в особых случаях, да и то не иначе как в сопровождении караульщиков. Точно так же никому нельзя было, не навлекая на себя подозрения, приходить к послу и говорить с ним. Письма, присылавшиеся из-за границы послам в Москву, вскрывались, прочитывались и уничтожались. Немудрено, что все иностранцы, ездившие в Москву послами, жаловались на дурное обращение с ними, на стеснения, которым они подвергались, на подозрительное обращение с ними, приличное более в отношении к пленникам, а не к послам, представителям дружественного государства.
К концу XVII века эти меры предосторожности были, впрочем, значительно ослаблены, и после первой аудиенции у государя послы могли ходить всюду даже без провожатых.
В первые дни по прибытии посольства в Москву, пока наводились разные справки и шли рассуждения о приеме послов у государя, послы отдыхали. Иногда этот отдых затягивался, и тогда посол настойчиво просил ускорить день приема у государя. После многих проволочек послу наконец объявляли решительный срок. Накануне назначенного дня пристава несколько раз приходили к послу осведомляться, готов ли он предстать пред светлые очи государевы, и внушали ему, какое это «великое дело».
Утром на другой день те же пристава являлись к послу. В сенях посольского дома они надевали принесенные с собой богатые парчовые кафтаны, которые выдавались им на этот случай из казны, входили к послу и объявляли, что едут бояре, которые введут посла к государю. Послу внушалось, что он должен встретить государевых бояр на крыльце. Бояре, подъехав к посольскому дому, сходили с коней, но не входили в дом, а ждали выхода посла, стараясь сделать так, чтобы посол дальше вышел к ним навстречу. Сев на коней или в экипажи, присланные от царя, посол с боярами отправлялся в Кремль через Спасские ворота. Шествие, как и при въезде в Москву, двигалось между рядами стрельцов, выстраивавшихся по обе стороны улицы. Шли медленно, постоянно пересылаясь с дворцом: по московскому церемониалу посла ввести во дворец надо было именно в ту минуту, когда царь садился на престол. Толпы народа по-прежнему наполняли улицы и площади на пути шествия. В Кремле поезд посла встречали служилые люди разных чинов, одетые в богатые кафтаны, тоже выданные из казны, и сопровождали шествие до дворца.
Далеко не доезжая до крыльца, все сходили с коней, вылезали из экипажей и шли пешком. Подле крыльца у послов и у людей их свиты отбирали оружие, с которым никто не смел являться перед государем.
Передние палаты, которые проходил посол, были наполнены князьями, боярами, важнейшими придворными людьми, разодетыми в богатейшие кафтаны; на головах у всех находившихся здесь сановников красовались высокие шапки, так называемые горлатные, «похожие на башни», по выражению одного посла, и вошедшие в моду около половины XVII века.
При входе посла в палату, где находился сам царь, бояре, сидевшие по лавкам в горлатных шапках, вставали и снимали их. Государь сидел на возвышенном месте, на престоле, по правую сторону которого на стене висел образ Спасителя, а над головой образ Божией Матери. Престол помещался в углу, между двумя окнами. По правую сторону, на пирамидальной подставке из чеканного серебра, находилась держава из массивного золота. По обеим сторонам около престола стояли четыре рынды – телохранители, в белых одеждах, с серебряными топорами на плечах. Государь сидел на троне в полном царском облачении. Возле трона на скамье стояла вызолоченная лохань с рукомойником, покрытым полотенцем. Эта лохань неприятно поражала и раздражала послов, так как они знали, что в ней государь моет руки после целования у него послами руки.
Как только посол входил в приемную палату, думный дьяк или один из первостепенных бояр докладывал о нем государю. Став против престола, посол передавал письмо и грамоту от своего государя, при имени которого царь вставал и спускался с верхней ступени престола.
Когда оканчивались первые приветствия, царь осведомлялся о здравии своего брата-государя, приславшего к нему посла, и, пока посол отвечал, садился на прежнее место. Потом, по приглашению дьяка, посол подходил к престолу и целовал руку государя, а царь спрашивал посла, благополучно ли он доехал. Затем, поклонившись сперва царю, а потом на обе стороны князьям и боярам, посол, по приглашению дьяка, садился на скамью, которую ставили против государя. Меж тем к руке государя подходили один за другим лица свиты посла, а затем думный дьяк подносил царю подарки, которые привез посол.
После этого посла отводили в другую палату, где он обсуждал с думными людьми дела, касавшиеся его посольства.