Допетровская Русь

В Москве стали хлопотать об учреждении своего патриаршества. Богомольный наследник Грозного, царь Федор Иванович, особенно заботился об учреждении патриаршества в России. В 1586 году приехал в Москву за милостыней антиохийский патриарх Иоаким. Беседуя с ним, царь Федор Иванович и высказал свое желание, чтобы на Руси быть патриарху, и просил патриарха Иоакима, чтобы он о том великом деле посоветовался с другими патриархами, «а помысля бы о том нам объявили, как тому делу пригоже состоятися». Патриарх Иоаким одобрил мысль царя и обещал поговорить об этом деле со всеми другими патриархами.

Русский митрополит Дионисий, при торжественной встрече патриарха в Успенском соборе, первый благословил его, не дожидаясь патриаршего благословения. Патриарх, по рассказу современной записи, стал было говорить митрополиту, что не следовало бы ему первому благословлять патриарха, «да и замолчал».

Прошло два года без всяких вестей с Востока об этом деле. Как вдруг прискакал в Москву с юга гонец с неожиданным известием, что сам вселенский константинопольский патриарх Иеремия прибыл в русские пределы и просит разрешения приехать в Москву. В Москве думали, что патриарх везет ответ на вопрос о патриаршестве. Но эти ожидания не оправдались. Иеремия ехал в Москву за милостыней и не имел никаких письменных или устных полномочий от других патриархов на учреждение патриаршества в Москве. Тем не менее в Москве решили воспользоваться случаем и двинуть дело вперед. Вести переговоры с патриархом взяли на себя такие ловкие и опытные дельцы и дипломаты, как царский шурин Борис Федорович Годунов и думный дьяк Андрей Щелкалов.

Патриарху отвели роскошное помещение, ублажали его и чествовали, но окружили его для почета русскими из тех, которые были «покрепчае», наказали им никого не пускать к патриарху и вести с ним разговоры об учреждении патриаршества на Руси. Мимоходом, будто только от себя, приставленные к патриарху лица стали говорить ему: как бы он поставил им патриарха? Иеремия сначала и слышать о том не хотел, а затем ответил ни да ни нет на вопрос: а что, если бы сам он остался в Москве? Потом эта мысль понравилась Иеремии, и он сказал, что, пожалуй, готов остаться в Москве.

Такой исход дела решал вопрос о патриаршестве. Тогда Русское царство сразу «просияло бы всеми добротами», совместило бы в себе все значение павшего второго Рима: был бы тогда в Москве не только единый во всей вселенной православный царь, но и старейший представитель и начальный глава всей иерархии православной церкви – вселенский патриарх константинопольский. Тогда Москва безусловно заняла бы место павшей Византии, стала бы действительно Третьим Римом.

Но русскому правительству вовсе не было желательно оставить у себя патриархом Иеремию, во-первых, потому, что он, пожалуй, продолжал бы именовать себя по-прежнему, т. е. патриархом цареградским, а не московским; а во-вторых, и это самое главное, у благочестивых русских людей возник вопрос: можно ли грека поставить управителем русской церкви? Тогда на Руси было твердо и непоколебимо мнение, что греки утеряли истинное благочестие, и за это погибло их царство. Русские видели, что греки иначе крестятся, троят аллилуйю, расходятся с русскими и в других церковных чинах и обрядах, что они в своей жизни не особенно строго соблюдают разные церковные правила и предписания и что вообще в них очень мало истинного, настоящего благочестия, как его понимали тогдашние русские. Все это через сто лет, при патриархе Никоне, было признано следствием русского невежества, но пока все русские на церковные особенности греков смотрели как на отступления, как на введенные греками новшества, за которые они и понесли наказание, попав в руки турок. Принимая во внимание все эти соображения, в Москве порешили, что пускать патриарха Иеремию в Москву никак нельзя, и предложили ему жить во Владимире на Клязьме, а в Москве чтобы был по-прежнему митрополит Иов. Но на это не согласился патриарх Иеремия. Он хотел жить непременно в Москве, так как в противном случае он носил бы только сан патриарха, а действительным управителем церковью оставался бы митрополит Иов. Таков и был, вероятно, расчет русского правительства; по кончине Иеремии на патриаршество был бы избран русский, и, конечно, его перевели бы в Москву.

Царь несколько раз посылал уговаривать патриарха Иеремию принять патриаршество с кафедрой во Владимире, но Иеремия не соглашался. Тогда 13 января 1589 года боярин Борис Годунов и думный дьяк Андрей Щелкалов отправились, по повелению государя, на подворье к патриарху и сказали ему: «Посылал к тебе государь наш, чтобы ты остался на патриаршестве владимирском и всея Руси, но ты на то не произволил. И помыслил государь со своей благоверною царицей, поговорил с нашими боярами и велел посоветоваться с тобою о том, чтобы тебе благословить и поставить патриарха на владимирское и московское патриаршество из российского собора, кого Господь Бог и Пречистая Богородица и великие чудотворцы московские изберут».