Довлатов и третья волна. Приливы и отмели

– Тогда дайте мне хоть позвонить от вас, – взмолился я и, получив разрешение, набрал номер редакции. Меттера, как обычно в первой половине дня, не было. Я рассказал обо всем, что произошло, Орлову, предложил единственный, на мой взгляд, при сложившихся обстоятельствах выход и заручился его согласием. Затем призвал всю тройку и попросил спокойно выслушать меня.

– Вы правы на сто процентов. Мы заслужили изгнания. Но даю вам честное слово, что вы больше не увидите Меттера на своей территории. Он снят с поста редактора.

Для убедительности я взял со стола вторую страницу еще не вышедшего номера, в левом верхнем углу которой мы печатали состав редакции. Я вычеркнул фамилию Меттера под словами «Главный редактор» и поставил вместо нее свою.

Немного поломавшись, Толик, Юра и Нолик соглашаются с жестким, но справедливым решением. Отметим, что дворцовый переворот произошел в отсутствие самого виновника, который не имел даже формальной возможности оправдаться. Решение принято по телефону. Каким-то странным образом владельцы типографии своим согласием легитимизировали свержение главного редактора. Может быть, усы Меттера и походили на сталинские, но рубинский способ решения проблемы абсолютно соответствовал духу «десяти ударов» Иосифа Виссарионовича. Наличие «тройки» придавало происходившему еще больший привкус исторической достоверности. Мнение Довлатова, как следует из текста, не учитывалось по известной нам причине – отказа от участия в банковском займе.

Глава третья

Таким образом, Рубин начиная с десятого номера, вышедшего в конце апреля, становится главным редактором «Нового американца». Им он был и в одиннадцатом номере. Потом наступило время очередного переворота. К смещению Меттера компаньоны, включая самого низвергнутого, отнеслись спокойно. С поста президента Меттера сместить было невозможно. Претензии Рубина к главному редактору находили понимание в коллективе. Из «Невидимой газеты»:

Баскин, например, постепенно возненавидел Мокера. Он называл его «кипучим бездельником». А ведь Мокер казался поначалу самым энергичным. И деньги раздобыл фактически он.

Наверное, это была вершина его жизнедеятельности. Единственная могучая вспышка предприимчивости и упорства. После этого Мокер не то чтобы стал лентяем. Но ему категорически претили будничные административные заботы. Он ненавидел счета, бумаги, ведомости, прейскуранты. Реагировал на одно письмо из десяти. При этом забывал наклеивать марки. Его часами дожидались люди, которым Мокер назначил свидание. Короче, Виля был чересчур одухотворенной личностью для простой работы.

Зато целыми днями, куря сигару, говорил по телефону. Разговоры велись по-английски. Содержание их было нам малодоступно. Однако, беседуя, Мокер то и дело принимался хохотать. На этом основании Баскин считал все его разговоры праздными.

Мокер оправдывался:

– Я генерирую идеи…

Баскина раздражало слово «генерирую».

Мокер тоже не жаловал Баскина. Он называл его «товарищем Сталиным». Обвинял в тирании и деспотизме.