Довлатов и третья волна. Приливы и отмели

В Ленинграде у меня хранилась двухпудовая гиря. Стояла без особой надобности в углу. При этом в нашем доме бывали самые разные люди. Знаменитый алкоголик Хряпа и не менее знаменитый профессор Жирмунский.

И что же?

Простые люди гирю игнорировали. С раздражением через нее перешагивали. Иногда – спотыкались.

Люди сложные действовали иначе. Моя гиря их буквально завораживала. Они возились с нею часами.

Сложные люди напрягались и багровели. Скидывали пиджаки, демонстрируя удручающую кабинетную мускулатуру. Делали сдавленными голосами хриплые цирковые выкрики.

Более других усердствовали самые рафинированные интеллектуалы. Например, талантливый критик Лурье. Человек почти неразличимый от худобы. Способный заслониться бамбуковой удочкой.

Тот же Лурье и выпросил у меня гирю перед отъездом.

Автор «раскрыл тему» без упоминания Бердяева с Мережковским.

Но есть в тексте уникальный момент. Довлатов обращается к античной истории:

Некоему Герострату очень хотелось прославиться. Талант отсутствовал. А спички – были. И он поджег библиотеку. Вместо того, чтобы пополнить ее талантливыми сочинениями…

Текст сопровождается сноской:

Автором допущена фактическая ошибка. Герострат библиотеку не поджигал. Александрийскую библиотеку подожгли солдаты Юлия Цезаря.

Герострат поджег другое учреждение – храм Артемиды. Что его тоже совершенно не украшает.

Мотивы поджога указаны верно. (Примечание секретариата.)

Секретариат, как помним, это Вайль с Генисом. Мог бы допустить нормальный «главный редактор», чтобы его поправляли, указывали на некоторые проблемы с эрудицией? Довлатов не только позволил, но сделал так, чтобы об этом узнали читатели. Общение с читателями шло не только на страницах газеты. Одно из нововведений Довлатова – выездные заседания редколлегии. На глазах зрителей/читателей происходило живое обсуждение еще не напечатанного номера газеты. Первая «выездная сессия» состоялась 25 мая 1980 года. В дальнейшем география мероприятий существенно расширилась: осваивались города за пределами штата Нью-Йорк. Конечно, можно сказать, что идея перформанса родом из знакомого нам «устного журнала» «Берега». Но тут есть существенное отличие. Детище Консона – мрачноватое, упадническое по духу представление. Недавние эмигранты рассказывали эмигрантам со стажем о том, что происходит на родине. И тут не важны критические замечания или даже разоблачения «агрессивного кремлевского режима». Зрителями двигала тоска по былому, желание увидеть тех, кто еще совсем недавно был, как сказал редактор Боголюбов, «безымянным узником ГУЛАГа» и дышал «затхлым воздухом несвободы». Безусловно, и на авторов «Берегов» подобная атмосфера ностальгических посиделок оказывала свое невеселое воздействие.

Марш-броски «новоамериканцев» совсем другие по настроению и послесловию. Разговор шел не о прошлом, а о настоящем и будущем. На встречу с газетой приходили ее читатели, которые советовали, предлагали, спорили. Вскоре после первого выезда состоялся второй, отчет о котором появился на страницах «Нового американца». И тут был повод для оптимизма. Росло количество подписчиков. Помимо читателей из крупных американских городов (Чикаго, Бостон, Филадельфия), появились зарубежные подписчики (Израиль, Канада, Швеция, Германия). Количество подписчиков за неделю увеличилось на 40–60 человек. В чем-то подобные отчеты неуловимо напоминали передовицы советских газет о тоннах чугуна и центнерах с гектарами. Но в отличие от них в победных реляциях «Нового американца» ощущается дух подлинного азарта и честного хвастовства.