Довлатов и третья волна. Приливы и отмели

Пётр Вайль, вспоминая о времени совместной газетной работы с Довлатовым, отмечает важный момент. Газетная работа в русской традиции воспринимается как эрзац литературы. Деятельность журналиста внешне похожа, обманчиво близка к тому, что делает писатель. Но сопредельность всегда требует разграничения. Для Довлатова же ситуация усугублялась тем, что занятие журналистикой – знак его писательской несостоятельности.

И вот при всем этом Довлатов трудился в «Новом американце» вдохновенно и старательно. И вдохновенно, и старательно – что, опять-таки в российской традиции, обычно не совпадает. Свидетельствую, как подчеркнуто послушно он, главный редактор, принимал мелкие поручения секретариата – вычитать полосу, сочинить подпись под снимок, сократить заметку. Как заинтересованно спрашивал, все ли правильно исполнено, как расплывался от похвалы.

Тут же Вайль делает важное замечание:

Не надо переоценивать: во всем ощущался оттенок иронической игры. Но не надо и недооценивать: игра воспринималась серьезно.

Серьезность и игра привлекали не только новых читателей, но и авторов. Вот как Григорий Рыскин описывает свое появление в «Новом американце», после неудачных попыток найти работу по специальности в «Новом русском слове» и на «Свободе». Денежную профессию автомеханика он так и не освоил и зарабатывал на жизнь малярными работами. Бруклинский хасид расплатился за ремонт комнаты фальшивой стодолларовой банкнотой. Герой узнал об этом, когда попытался купить шубу для харьковской тетки. Фальшивку удалось разменять в португальском ресторане.

Я подарил официанту хрустящую пятеру, он распахнул передо мной дверь, и тут я увидел Амбарцумова.

Он шел мне навстречу, в его походке было что-то хасидское. Амбарцумов шел на своих длинных тонких ногах как-то расслабленно: пятки вместе, носки врозь. На голове у него было что-то вроде ермолки, и он был небрит. Я подумал: ему вполне пошли бы длинные, свернутые в диалектическую спираль пейсы. В нем явно сквозь бархат Кавказа проступал иудей. Так думал я, наблюдая идущего в ярких лучах Амбарцумова.

– Ну как дела, старик? – спросил он.

– Безнадюга. Ищу работу.

– У меня есть для тебя работа. Пойдем.

Мы поднялись по грязной лестнице в душную комнату без окон. Толпа эмигрантов-энтузиастов готовила новорожденный еженедельник к отправке по почте. Газета сворачивалась в трубку, на нее надевался поясок с адресом.

– Я ищу работу, а не возможности проявить энтузиазм, – сказал я.

– Газета начинается с энтузиазма, – сказал Амбарцумов.

– На энтузиазме далеко не уедешь.

– Не надо далеко.

– Пусть страна ищет героев, – сказал я.

Скепсис персонажа (предполагаю, что писатель неслучайно указал на хасидскую походку Амбарцумова-Довлатова), как и автора, быстро рассеялся. Рыскин активно пишет для «Нового американца». В ноябре 1980 года газета провела анкетирование своих читателей. К ним обратились с просьбой указать на самые интересные материалы. В сороковом номере разместили результаты исследования. Безусловный лидер – Довлатов и его «Колонка редактора». На втором месте – спортивные публикации Алексея Орлова. Отмечены и тексты Рыскина. В итоге он становится заведующим отделом «Религия и образование».

Могущество «Нового американца» прирастало и за счет читателей. В апреле 1980 года в редакцию поступило письмо: