Дожить до рассвета

Вторая легенда — о «притчеобразности» быковских повестей. Кажется, первым такое определение приложил к ним А. Адамович, выделяя родовыми признаками «притчеобразного реализма» откровенную поучительность («многозначительность») сюжетных ситуаций, предельную обнаженность социальной и нравственной проблематики, непременную заостренность моральных выводов и оценок. Начиная с «Третьей ракеты», а может быть, и того раньше — с «Журавлиного крика», все это в той или иной мере действительно присуще прозе Василя Быкова, но «притчеобразна» ли она, если судить о ней не по внешним признакам сюжетостроения, а по внутренним законам образотворчества? Собственно традицию «притчеобразного реализма», как справедливо признает А. Адамович, помимо отмеченных особенностей, отличают еще и «убирание декораций», и условность характеров и положений. Без такого отвлечения от земной реальности бытия, без тяготения к символике обобщения притча перестает быть притчей. И трудно «подтянуть» к ней прозу, неизменно вызывающую неустранимое ощущение доподлинности событий войны и судьбы человеческой на войне, последовательно углубляющую психологическое раскрытие героев, неослабно подключенную «к современному напряжению жизни — к проблемам и тревогам сегодняшнего дня»[14]

. Стало быть, и не стоит подтягивать искусственно, вольно или невольно возбуждая соблазн находить «игру» условности там, где господствует непререкаемая правда жизни, и объявлять «лабораторными» или «парадоксальными» сюжетные ситуации, которые сильны бытовой и психологической достоверностью.

Если на сюжеты быковских повестей взглянуть с высоты птичьего полета, откуда и лиц человеческих не разглядеть, не то что потаенных движений души, то и впрямь есть соблазн заключить, что, скажем, история Зоей Нарейки и Антона Голубика из последней повести «Пойти и не вернуться» (1978 г.) всего лишь повторяет историю Сотникова и Рыбака. И там, и здесь высота человеческого духа, немногословное сознание долга, естественный, как дыхание, подвиг самопожертвования. И здесь, и там отступничество от совести, нравственное падение, предательство, которому нет прощения. Но разве писатель придумал такие переклички, а не война позаботилась о них?

Несколько десятков человек совершили на разных фронтах Великой Отечественной подвиг Александра Матросова. Но кто из ревнивых блюстителей оригинальных литературных сюжетов дерзнет утверждать, будто ни один из них не может стать больше героем рассказа, повести или романа?.. И у ленинградцев, поименно названных в «Блокадной книге» А. Адамовича и Д. Гранина, была одна судьба, один голод на всех. Но каждый умирал или выживал, нравственно оступался или возвышался духовно как только он и никто другой…

Иначе говоря, у каждого на войне осталась своя «пядь земли». И самая малая, она неизменно дорога нынешней памяти. Не знай этого Василь Быков по-солдатски и по-писательски, не читать бы нам повести «Его батальон» (1976 г.) — суровой повести «о трудностях, подвиге и крови», где, по свидетельству автора, «без всякой «притчеобразности» воспроизведен «небольшой кусочек войны»[15]

. Ведь все, что ни делает в ней капитан Волошин, другие герои других произведений делали по многу раз: наступали и оборонялись, атаковали высоты и, захватив их, отбивали вражеские контратаки.

Изо дня в день совершалась эта «трудная работа» войны. Но для того, кто сам прошел ее фронтовыми или партизанскими дорогами, ни один день не повторял вчерашнего и не был похож на завтрашний. Потому и «проблема выбора», постоянная и неизменная у Василя Быкова, как бы часто и неотвратимо ни вставала она перед его героями, как бы остро и до конца ни проявляла их человеческой сущности, всегда полна своего особого смысла, духовного и нравственного содержания.