Дожить до рассвета

Своя «фронтовая страница» перевернута повестью «Атака с ходу» — вчитаемся и в нее беспристрастно и непредвзято по прошествии лет, чтобы с позиций времени, но не минуты вглядеться в идеи и образы произведения.

«…Что ж, атака на войне — обыкновенное дело, хотя, конечно, вовсе привыкнуть к ней невозможно. Сколько бы раз ты ни поднимался в атаку и ни осиливал в себе свой страх, но каждый следующий бросок будет такой же жутковато-знобящий, как и все прежние. Ох, как не хочется вылезать из своего спасительного окопчика в огромный ревуще-грохочущий свет, пронизанный пулями и осколками, самого маленького из которых совершенно достаточно, чтобы прикончить твою единственную и такую необходимую тебе жизнь. Страшно вставать, но надо. Каждой атакой двигает приказ старшего командира, план боя. Иногда на нее вынуждает противник, который, если не уничтожить его, уничтожит тебя. Тут же все, казалось мне, было по-другому».

Он всюду верен себе, этот герой-повествователь, пришедший на страницы повести в образе крестьянского паренька Васюкова, неотлучного ординарца командира «пропащей роты» Ананьева. Верен своей сдержанной рассудительности и щедрой отзывчивости, зоркой проницательности взгляда и той особой открытости души, которая не позволяет фальшивить даже в малом, заставляет быть беспредельно искренним перед другими и собой. «Я все еще мало что понимал», — не стыдясь своего неведения, признается он без утайки. Тем настойчивее его стремление осознать все до конца, докопаться до глубинных истоков происходящего, до самых скрытых пружин, которые, раскручиваясь, направляют поступки окружающих. Эта беспокойная, трепетная мысль героя не приемлет готовых на все случаи фронтовой жизни ответов, она сама ищет их, нанизывая вопрос на вопрос. И как же часто такие вопросы возникают именно там, где вездесущему Цветкову или «правильному» Гриневичу всегда все ясно!

О, как преисполнен нагловатый санинструктор Цветков «сознанием своей правоты», называя безнадежным раненого Кривошеева: «У него три проникающих в брюшную полость. Да еще в грудь навылет». Но недаром, услышав это, вскипает ротный Ананьев: «Я без тебя, дурака, видел: будет готов. А вот он не должен был знать. Понял? Он должен на нас надеяться, что позаботимся. Он же человек, а не собака». Суховатый, выдержанный, хладнокровный Гриневич — полная противоположность неуемному, порывистому Ананьеву. «По правде надо», — наставляет он ротного, признавая единственной только ту уставную «правду», которая освящена буквой приказа. Неопровержим его логический силлогизм: «Не будет правильно — не будет и лучше… Будет хуже…», безупречен назидательный трюизм — «кроме роты, есть еще полк, дивизия, армия». Но мало что остается от неопровержимости и безупречности его рассуждений, когда перепроверяются они жизнью — ведь по большому счету этой невыдуманной и не предусмотренной всегда и во всем параграфами устава жизни прав не «слишком правильный» Гриневич, а Ананьев, который «с сорок первого года между пуль» ходит и по себе знает: «Если бойцам лучше, так и роте лучше, и полку, и дивизии»…

Так всюду: даже малые эпизоды фронтовых будней, где все выглядит «делом обыденным, хотя и каждый раз новым», даже привычные в их сутолоке столкновения людей обретают в сознании Васюкова как бы двойной смысл. Обманчивый, но видимый, лежащий на поверхности, легко доступный формальному разумению, и истинный, но потаенный, глубинный, открывающийся незаемной мысли героя-повествователя, который умеет проникнуть в суть явления, отбросив призрачную его видимость. Умеет потому, что суровая фронтовая судьба сделала Васюкова не праздным очевидцем, но действенным участником драматических событий, научила — по примеру Ананьева — жить делами многих. Не это ли осознание целого и себя не над ним, но в нем помогло Васюкову в самую критическую минуту «всем своим существом» почувствовать, «что в роте беда», и, раненому, остаться рядом с Ананьевым в то именно время, когда не только Цветков, но даже Гриневич был готов отправиться «на законных основаниях… в тыл»? Так пройдено испытание не только на волю — на человечность. Так выдержан экзамен не просто на мужество — на гуманизм. Повесть «Атака с ходу» — об этом. О непоказном, истинном содержании высоких понятий гуманизма и человечности.