— Но такого я еще не видела! Какой-то он нетипичный…
Наконец дали зеленый свет, девочки побежали через дорогу.
Они были уже в двух шагах от кино, когда стоящий у тротуара новенький «жигуль» напугал их резким сигналом ни с того ни с сего. Девочки шарахнулись, оглянулись — в машине сидела Аленка Родионова.
Тамара так обрадовалась, как будто Аленка собиралась своего «жигуленка» ей подарить.
— Ой, Аленушка!.. Ты что тут делаешь?
Родионова вышла из машины, посмотрела на Галку (как поймешь, хорошо или плохо посмотрела, если на ней темные очки, совсем ненужные в эту погоду?), сказала сказала ей «здравствуй», а Тамару взяла под руку.
— Ты понимаешь, мама зашла в этот дом на минутку, а сидит там уже полчаса. Скука ужасная. Там ей какие-то туфли предлагают, а вообще-то мы сейчас едем к знакомым актерам с Таганки…
Они прохаживались, а Галка стояла в стороне и глупо ждала. Она только теперь ясно поняла, с кого Тамара «сдирает» свои моды: та же белая куртка на Аленке, а под ней — брючки и те же белые легкие туфельки, на голове так же чалмой повязан белый платочек, и сумка на таком же длинном ремне висит через плечо. Ну разве что на Аленке все это подороже, ибо фирменное. Важнее те усилия, которые затрачивала Тамара, чтобы не отстать…
Они беседовали. А Галкино лицо становилось таким, словно сейчас она крикнет: «Граждане, что же такое происходит?! Вы понимаете? Я — нет!»
Вместо этого она дождалась, когда подруга повернется к ней лицом, и окликнула ее, зачем-то улыбаясь.
Тамара прикусила губу в досаде.
— Ты… знаешь что? Ты оторви мне билет и иди сама. Я на журнал опоздаю. Тут у нас один важный разговор.
Галка не понимала и не уходила.
— Если опаздывать, то вместе, — сипло сказала она, но вмешалась Аленка:
— Тебе же русским языком объяснили, чего же ты ждешь?
— А тебе-то что? Ты еще не купила эту улицу и не командуй, пожалуйста! — выкрикнула Галка, и лицо ее залилось краской.
Она сунула Тамаре оба билета и быстро пошла, подняв плечи. Ее шапка, которую она всем сердцем ненавидела, сползла набок и вздрагивала при ходьбе.
— Анекдот ходячий, — вздохнула Аленка и открыла Тамаре дверцу. — Садись, здесь хоть можно спокойно поговорить.
Галка стояла у входа в кино. Ей рано было плакать. Сперва ей надо было уложить в голове факт, который не хотел там укладываться. На афише Юрий Никулин завлекал зрителей на новую комедию. То самое кино, на которое они шли, да не дошли…
А в кремовый «жигуль» уже села за баранку стройная блондинка в таких же, как у Аленки, очках, и Аленка ей что-то говорила — видно, знакомила Тамару с мамой.
Галка видела, как Тамара сидела на заднем сиденье одна и жадно приобщалась к разговорам и планам этой семьи и скромно улыбалась, чтобы нравиться этой интересной женщине, когда та смотрела в зеркальце «заднего вида».
А потом «жигуль», набирая скорость, миновал кинотеатр и Галку с ее съехавшей назад шапкой.
11
Семья Андрюши Коробова только что кончила завтракать. Бабушка, папина мать, убирала посуду. У нее темное морщинистое лицо и светлая улыбка, уже знакомая нам по беленькому личику внука. Но сам внук сегодня не намерен улыбаться; не допив чай, он перебрался на тахту, всем видом своим говоря, что никакие силы не сдвинут его оттуда. И соблазны никакие не смогут.
Бабушка подошла, придирчиво пощупала ему лоб.
— Отстань, ба.
— Вроде нормальная. И чего, спрашивается, в молчанку играть? Если что болит — скажи. А не болит — опять скажи, чтоб родные зря не переживали второй день. Ты глянь, апрель-то какой на улице!
— Зачем вы его улицей соблазняете? Мало он там околачивается?
Это говорит мама Андрюши. Она примеряет новый парик. Папа тоже здесь, но его не видно почти, он полулежит в кресле, закрывшись газетами.
— Лучше бы в кино сходили, как в тот раз, чем лежать да колупать стенку! — стоит на своем бабушка, но Андрей молчит, и она отправляется на кухню.
Пользуясь ее отсутствием, мама комментирует насмешливо:
— Это ж надо — в семьдесят лет такая страсть к культурному отдыху! И главное, напрашивается сама. Как будто у парня нет товарищей, с кем в кино сходить.
Не повернув головы, Андрей тихо, но внятно говорит:
— В гробу я видал этих товарищей.
— Андрей, я не переношу этих выражений, ты знаешь!
— Фунт падает, — вздохнул из-под газеты отец.
— Что? Куда?
— «Куда»! — передразнил он. — Курс фунта стерлингов, говорю, падает.
— Тебе-то что до этого?
Комната у Коробовых большая, светлая, но в ней всего слишком много: низкие мягкие кресла, тахта, диванчики, застекленные шкафы с резными игрушками и посудой, низенькие столики, торшеры, бра. Господствует же над всем этим огромный стол.
— Петя, — говорит бабушка, входя в комнату, — я как мусор выносила, гляжу — там на доске наша фамилия написана. Это за что?
— Вот хамы! — восклицает мама. — Значит, все-таки повесили нас на доску неплательщиков. Петр, слышишь?
Заслонившись газетой от неприятного известия, отец хмыкает.
— Очень красиво, — продолжает мама. — Все, кому не лень, могут тыкать пальцем. Дожили.
Андрей, внезапно «выздоравливая», вскакивает.
— Я сейчас же ее сорву — и вся игра!
Отец вздрагивает: