Доживем до понедельника. Ключ без права передачи

— Послушай! — крикнул он. — А Ваня! Ты же собирался с ним гулять. Он, наверно, уже проснулся…

Но старший сын был непреклонен.

— После, — сказал он. — Приведешь его на бульвар в четыре часа. Пока.

13[17]

У подъезда новой ультрасовременной гостиницы стоит шикарный финский автобус. Возле него толкутся разные люди: в основном мальчишки, но есть и граждане постарше. Они задерживаются на минутку, с деловым видом заглядывают под колеса — и следуют по своим делам.

У самого подъезда с независимым видом прогуливается Андрюша Коробов. Вот вышел из машины и прошел в гостиницу толстый иностранец с дамой. Андрюша устремляет ему навстречу свою сияющую улыбку, но тот, кроме своей дамы, решительно ничего не замечает. Андрюша отодвигается подальше. Из гостиницы неторопливо выходит группа финнов — светловолосых, с непокрытыми головами. Они замечают Андрюшу сразу — кажется, они даже знали, что увидят его здесь. Один из финнов, подойдя к своему автобусу, взмахом руки приглашает мальчика следовать за ним, открывает дверцу, но Андрюша, мило улыбаясь, пожимает плечами, дескать, с удовольствием сопровождал бы вас, но не могу — занят. Финны садятся в автобус. Андрей следит за ними и, вероятно, колеблется: может, все-таки принять приглашение?

Но в это время из гостиницы выходит высокий красивый негр. Андрей одним скачком оказывается возле него.

— Реасе, friendship![18] — приветливо говорит Андрюша. Негр с интересом прислушивается.

— Oh, mon petit! — восклицает он. — Му English is bad… Est-ce que tu parles français, toi?[19]

…Языкового контакта не получается: негр предлагает французский. Андрей отважно говорит «бонжур» и исчерпывает свой запас французских слов наполовину. Но негр доволен и без того. Андрей знает: надо ковать железо, пока горячо. Он отцепляет от своего свитера значок с надписью «Кижи» и вручает негру.

— Glad to meet you, — толкует он, — it is for you…[20]

Негр, улыбаясь, силится понять. Видимо, сейчас Андрюша получил бы массу всяких ценностей, но со стороны соседнего сквера раздается торжествующий вопль:

— Андрюха!

Это Гродненский. Он летит сюда и кричит: «Андрюха, ты где был?!» Андрей отворачивается, словно это относится не к нему, зато негр с интересом смотрит на Гродненского. Хорошо еще, что внимание Гродненского отвлек вставший между ними лимузин, но время уже упущено: негру надо ехать. Быстро сует он руку в карман, быстро протягивает Андрюше какие-то мелкие вещи, быстро садится в эту машину. И она, искусно обойдя Гродненского, который разглядывает марку на капоте, уезжает.

— Это «ситроен», Андрюх! «Ситроен», зуб даю! — подскакивает он, и тут Андрюша с размаху дает ему по уху.

— Я тебе дам «ситроен»! Горилла, мумия египетская! — кричит Андрей остервенело. — Все испортил!

— Что испортил-то? — не понимает Гродненский, а подойти боится.

— Все! У меня тут, может, задание… А он со своим «ситроеном»!

И Андрей идет к скверу, рассматривая по дороге свою добычу. Там один значок в виде Эйфелевой башни, французская монетка и еще один значок, совсем маленький. Глаза Андрея загораются.

— Фантомас, кажется…

А Гродненский плетется сзади. Он ошарашен отпором друга.

— Андрюх, ну какое задание? Ну скажи!

— А это видел? — Друг показывает ему кукиш. — Думаешь, я уже забыл, как ты Пушкареву пятки лизал?

— А теперь я ему покажу! Мы все покажем…

— Ты на всех не вали, ты за себя отвечай. Скажи громко: «Я лопоухий бобик, безмозглый рахит и макака».

— Ты что? — пугается Гродненский, нервно усмехаясь и пятясь. — Ты, знаешь, не очень-то…

Но Андрей куражится не на шутку. Взгляд его ясен и неумолим.

— А не скажешь — катись отсюда на все четыре, понял? К своему дорогому Ленечке. Вас небось мистер Грифитс заждался: когда ж это шестой «Б» высадит десант и спасет его?

Смеясь, Андрей сел на скамейку, задрал ногу на ногу и разглядывает значок с зеленым лицом Фантомаса. Он ждет. Гродненский, внутренне содрогаясь, сопит носом.

— Ну кончай, Андрюх, — просит он.

— А я только начал. С предателями по-другому нельзя. Ну? Скажешь? Тогда Эйфелеву башню дам, у меня таких двенадцать.

На веснушчатой физиономии Гродненского написано изнеможение. Он озирается, шмыгает носом и быстро говорит:

— Ну ладно, я лопоухий бобик.

— Правильно. Дальше.

— Ну, макака… — нагибает Гродненский свою грешную рыжую голову, чтобы не показать слез.

— Кто макака?

— Я…

— Дикция у тебя плохая. Ну ладно, утрись, — смягчается Андрей.

14

А Леня Пушкарев сидит в это время на том бульваре, где проходит внешкольная жизнь шестого «Б», и хмуро, по обязанности рассказывает Ванечке обещанную сказку. Братья по очереди кусают огромный брикет мороженого.

— Ну попробуй только, говорит Иван-царевич, я тебе так, говорит, врежу — своих не узнаешь. Дал ему в поддых — он и улетел. А Иван-царевич вскочил на коня и был таков.

— Уехал?

— Ну да. Ускакал. Приехал к этой своей… Василисе Прекрасной. И стали они жить-поживать да добра наживать.

— А сыночек? Лень! А сыночек Ванечка?

— Ну и родился у них сыночек Ванечка. Это само собой.

— Это я, да?

— Ты, ты.