Ветка опасно накренилась и захрустела, зашелестела листва, но Йонг, уповая на свою глупость, все-таки вскарабкалась, упираясь ногами в ограду, на дерево. Доползла, жмурясь от колючих листьев, до ствола и упала прямо на землю. Ограда лагеря, высокая и неприступная без посторонней помощи, осталась у нее за спиной. Перед Йонг высился, взбираясь в гору, лес со знакомыми уже соснами.
Когда она осматривала местность у храма, то заметила уходящую вверх узкую тропу на северном склоне. Та вела, должно быть, к черной дыре: Нагиль и Дочери тоже ходили в ту сторону, а вернулись быстрее, чем Йонг успела заволноваться — значит, врата были не так далеко. Как она и предполагала.
Закрыты они или нет, захлопнула ли Бездна свой глаз или Нагиль все-таки соврал ей, Йонг решила, что разберется со всем самостоятельно. Оставаться в лагере, где ее окружали возможные враги, было глупо. Йонг вытащила из-за пояса ворованный кинжал, прижала его к груди, и пошла на север.
Делая всего лишь первый шаг по намеченному маршруту, Йонг отчетливо осознавала: она понятия не имеет, как искать черную дыру, в какую сторону ей идти, если на тропе появится развилка, и приведет ли эта тропа к нужному месту. Допустим, она неплохо ориентировалась на местности — в Пусане, где на каждом углу улиц были указатели во все возможные стороны, где спросить дорогу можно было у любой старушки, а на безлюдных переулках выручал навигатор в телефоне и звонок другу. Здесь же не было ни привычных указателей, ни смартфона — тот остался в сумочке, которую Йонг обронила перед тем, как упасть следом за сонбэ в чертову пропасть.
Ко всему прочему, хотелось есть и пить. И снова тихонечко плакать, чтобы не услышали никакие драконьи воины.
Ничего, подумала девушка, она справится. Она уже улизнула от вездесущего Мун Нагиля и его слепых Когтей, уже шла, стаптывая ногу в одном посоне, и уже решала сама за себя. Что было, в общем-то, неплохим началом.
Поскорее бы только ее смелое приключение закончилось.
Когда солнце перекрасило небо в бледно-розовый, стало ясно, что Йонг заблудилась. Она шла по тропе, останавливаясь, чтобы перевести дух, и ощущала, как воздух становится плотнее и жарче, будто не поднималась выше по склону горы, а спускалась в долину. Девушка невольно вспомнила дракона и его опаляющее дыхание. Не мог же он быть где-то поблизости? Какой дурой надо было оказаться, чтобы сбежать из лагеря, полного людей, и попасть в лапы дракона!
Йонг считала минуты, сверялась с солнцем, все ниже опускающимся к горизонту, и понимала, что потратила куда больше пары часов, чем Нагиль, на поиск черной дыры. Что ей оставалось делать? Найти укрытие и заночевать прямо в горах, получив обморожение, простуду, чосонскую лихорадку в довесок к пробирающему до нутра голоду? Нет-нет-нет, она решила, что найдет чертовы врата в родной мир за день, и она это сделает. В конце концов, собственное упрямство порой выручало ее в безвыходных ситуациях в институте, спасет и здесь.
Но как же хотелось есть!
Пейзаж перед Йонг не менялся — сосны, сосны и липы, перемежавшиеся кустарниками, и ведущая все выше тропа, то уходящая вбок, то возвращающаяся к прямой, словно тот, кто вытаптывал ее долгие годы, сомневался через каждый шаг. Ногу без сандалии растерло в кровь, и Йонг ступала по земле, не замечая, что оставляет следы. Она никогда не была хорошей спортсменкой, а скалолазание видела только по телевизору. Единственное, что внезапно спасало ее сейчас, это плотная ткань ханбока — чогори и паджи, на которые она прежде мысленно ругалась, теперь не пропускали ни облепляющий к вечеру холод, ни пот ее тела, и она мерзла не так сильно, как могла бы в своей прежней одежде. Оставалось рассчитывать на везение и молиться святым духам и всем богам, каких можно припомнить, чтобы они указали одной глупой беглянке верное направление.
У толстого дерева Йонг остановилась и села прямо на землю, упираясь лопатками в его могучие корни. Оперлась затылком о ствол, прикрыла глаза. Болело все тело, каждая его косточка. «Пять минут на отдых», — сказала себе Йонг и провалилась в тревожный сон.
Из полудремы ее вырвал свист и топот нескольких пар ног, какой предвещал вечером ранее толпу японцев. Йонг вскочила, скользя по земле ногами, схватилась за кинжал. Голова кружилась, тело сковало холодом; было сумрачно, гору окутал туман, и солнце, похоже, совсем село. С какой стороны идет звук? Куда ей бежать? Еле оправившись ото сна, она с трудом держалась прямо, и выше в гору ее потянул инстинкт самосохранения, а не разумные мысли. Кто бы ни шумел в лесу, сталкиваться с ним Йонг не хотела, пусть эта встреча и сулила возможное спасение — или хотя бы тепло.
Она свернула с тропы и теперь карабкалась выше, цепляясь свободной рукой за корни деревьев и торчащие то тут, то там из земли шапки колючей травы. Кинжал не выпускала, хотя успела поранить лезвием ладонь и оставить на тыльной стороне неглубокий раздражающий порез. На тропе, которую Йонг покинула, раздались шаги, и чей-то голос произнес: