— Японцы заняли наши дома, — добавила девушка рядом с Йонг. — Их предводитель сказал нам убираться, если хотим жить, и прогнал меня и маму. Отец… должно быть, они приказали показать тропы до лагеря. Он не станет этого делать, мы не сдаем грязным животным свою родину!
Йонг не стала отвечать, она закрыла глаза и все равно видела их — бледные тела, сваленные в кучу в амбаре, словно грязное белье. Не может она сказать этим женщинам, что муж и отец не вернется за ними.
— Ты плачешь? — воскликнул вдруг принц. — Юджон-ёнг! Успокойся, все закончилось, ты теперь в безопасности!
Но даже стены храма не могли подарить ей хотя бы призрачную надежду на то, что теперь ей ничто не угрожает. Йонг подтянула колени к подбородку, уперлась в них лбом.
Зашуршал подол длинной юбки, перед Йонг появилась, словно дым от благовоний у алтаря соткал ее прямо из воздуха, женщина. Йонг подняла глаза.
Женщина была одета в длинный ханбок, закутана по всем правилам в чогори и чхимы; вся в белом, и только воротник и корым у нее были разноцветными — в них повторялись зеленый, красный, желтый, белый и голубой цвета, — а из-под юбки выглядывали черные резиновые комусины58
.— Вы Лан? — догадалась девушка.
— А ты
Йонг поморщилась, кривить губы в усмешке не было сил.
— Звучит угрожающе. Теперь понятно, отчего все так вас боятся.
Ли Хон по правую от нее руку ойкнул и поспешил спрятать взгляд от шаманки, но та равнодушно качнула головой — склонила ее вправо, потом влево, не отрывая от девушки взгляда, будто примериваясь.
— Сильное Ци, — цокнула она языком. — А вот дух слабый, еле держится в теле. И как ты еще жива.
— Сама себе удивляюсь, — огрызнулась против воли Йонг. — Здесь все приложили немало усилий, чтобы это исправить.
— Вижу, — просто согласилась шаманка. А потом добавила, словно обращаясь вовсе не к Йонг: — Ёнг должен многому научиться, если хочет защитить своих людей и таких, как ты.
Ли Хон издал звук, что-то среднее между удивлением и возмущением, но Йонг не обратила на него внимания, как и на предупреждающий тон шаманки, вовсе к ней не относящийся.
— Вы про Нагиля, да? — устало спросила она, смотря прямо на Лан. — Это он
Лан оставила юджон-ёнг рядом с принцем и крестьянками и велела отдыхать, а сама двинулась к нагорью в лесу, ведомая драконьим зовом.
Она нашла его у ручья — сажа покрывала неровную поверхность скалистого берега, землю укутал ровный слой пепла от сожженных в одно мгновение листьев и травы. Раненный воин в рваных одеждах сидел в центре черного пятна и хрипел: втягивал ртом остывающий воздух, выдыхал горячие рваные стоны. Рубаха свисала с его плеч лохмотьями, частично скрывая три длинных широких шрама, обнимающих дрожащее тело со спины через правое плечо и доходящих почти до пупка. Два шрама затягивались на глазах, третий, посередине, самый глубокий, с трудом сочленялся жилами в открытой ране поверх голой кости в ключице.
— Я предупреждала тебя, что будет, — сказала шаманка, нисколько не удивившись. — На земле Огня ты слабее, чем где-либо еще. Твой прошлый трюк и так ослабил защиту лагеря, теперь они беспомощны и открыты.
Нагиль понимал это и сам, почувствовал, едва вернул себе тело, как уходят в холодную после ночи землю остатки сил, как вытягиваются из его тела нити, окружавшие горный хребет и лес перед рекой, и растворяются в ждущей их почве.
— Придержи нотации… — дым вырвался изо рта Нагиля вместе с обрывками слов, — пока я… не восстановлю силы.
— Придется уходить в другое место, — проворчала Лан, будто не расслышав его. Он вскинул к шаманке затухающий яростный взгляд, но та даже не вздрогнула. — Все равно юджон-ёнг ты обратно в таком состоянии не вернешь.
Она вытащила из разноцветного мешочка на поясе пшеничные колоски, стряхнула с них тут же прилипший к волоскам пепел и провела по дуге над головой воина. А потом протянула ему.
— Вот, съешь.
Он подчинился без прежнего упрямства: взял ослабевшими пальцами три высохших стебля с вздутыми чешуйками и выдавил себе в рот несколько зернышек. Проглотил, морщась и недовольно жмурясь.
— Легче?
— Нет.
— Станет легче.
Пока Нагиль приходил в себя и натягивал на схваченное ознобом тело подпаленные лохмотья, в которые превратился его чонбок, шаманка подняла с земли сломанный огнем и ветром сук с высохшего дерева и повела им по выжженной земле вокруг воина. Заключила его в ровный круг, взглядом пригвоздив к центру. Нагиль и не двигался — не было сил.
Лан разделила круг надвое, на одну его половину кинула круглый камешек хризопраза:
— Огонь ослабляет Дерево, — произнесла она, медленно облекая гортанные звуки в слова, — Вода его питает.
— Да знаю, — вяло рявкнул Нагиль. Бобы он сжал в кулаке, лучше не становилось.