Дракон в свете луны

— Под язык их положи и терпи, — цыкнула шаманка, по третьему разу обходя нарисованный на земле круг. С северной стороны она добавила две длинные черты, с восточной — одну прерванную и одну длинную, с южной, под пустым взглядом Нагиля, две прерванных линии.

— Будешь все рисовать? — спросил Нагиль, когда Лан закончила с западной стороной круга. Теперь его сковывали вычерченные в саже восемь линий, и поднимающийся ветер кружил песок и пепел, закручиваясь в спираль над его головой.

— Если хочешь с руками-ногами остаться, жди и терпи, — отрезала шаманка.

Он и терпел. Пошевелиться не мог, только положил под язык бобы, как приказала Лан, и уронил руки на колени — все в грязных разводах от проступающего пота на натянутой, недавно лопнувшей коже. В суставах зудело, ныли сраставшиеся под жилами кости. Слишком медленно. Он знал, что времени на отдых у него не было, по крайней мере, сейчас, пока юджон-ёнг ходит по его земле. Он знал, что дракон заберет у него все силы, если вырвется, и понимал — впрочем, не полностью, — к чему это может привести.

К пустой беспомощности. К злости. К новым потерям, вероятно. Думать о том, как много людей пострадало в лагере, не было сил, и он отбросил эти мысли до момента своего возвращения.

— Вставай, — велела вдруг Лан, закончив с рисунками. Обещанного прилива сил не случилось, Нагиль с неудовольствием отметил, насколько ослабли все мышцы в его теле и насколько безвольно он себя чувствует — будто из костей вынули стержни, и те превратились в хлопковые нити, на которые натянули внутренние органы, как мясо для вяления.

— Мне потребуется… твоя помощь.

Лан поджала губы, прищелкнула языком и протянула ему свою палку вместо руки.

— Ты должен усмирять дракона, а не позволять ему питаться твоей яростью, — говорила она, пока Нагиль поднимался, пытаясь голыми ступнями нащупать твердую горную породу под ногами. Шаманка зашагала вперед него, и ему пришлось нагонять, оступаясь, и опираться на поданный ею сук. Она продолжала ворчать: — Должен направлять энергию на контроль внутри себя, а не наружу.

— Я попросил о помощи. — Нагиль выплюнул бобы и вытер рот резким движением. — А не об очередном уроке Сдержанности и Терпения.

Лан его выпад не оценила.

— Посильную помощь, какую могла, я уже оказала. Только ты, моджори-ёнг59, слушать меня должен был, прежде чем поддаваться на провокации изгнанника. Знал же, к чему ваши встречи приводят, зачем сунулся?

— Юджон-ёнг спасал, — отрезал он. Лан не остановилась даже на пригорке, чтобы дождаться его, и сошла вниз легкой поступью, в которой никак не угадывались прожитые ею годы.

«Эта доживет до ста лет, как ее старуха», — снова подумал Нагиль и поковылял следом.

Драконом он добрался до границы между густым лесом и рощей, отсюда до лагеря было несколько долгих минут пути на своих двоих. Лан шагала впереди, ведя по земле палкой и сообщая его телу путь.

Шел он с трудом: волочился за шаманкой, с которой их разделяло больше десяти лет, будто был немощным стариком. Ноги не слушались, руки отказывались подниматься и болтались вдоль него, точно тяжелые плети. Чун Сок и остальные, должно быть, уже добрались до лагеря, думал Нагиль, и сообщили всем печальные новости. Он представил лица бедных крестьянок и невольно нахмурился. Усталый разум дал слабину — он на мгновение порадовался, что не самолично беседует с бедными женщинами.

Шаманка привела его к храму — тот встретил Нагиля распахнутыми настежь дверьми, внутри прямо на полу лежали его люди. Дэ Кван — ранен в ногу. Его уже перевязали, и теперь он спал, бормоча во сне проклятия. Бумин — ранен в спину. Широкий порез шел от лопатки до талии наискосок, крови было много. Его тоже перевязали, зачем-то затянув под бинты обугленную доску от сгоревшей казармы.

Прямо под статуей Феникса, в дыму догоревших сандаловых палочек, сидела, прислонившись спиной к ногам птицы, юджон-ёнг. Спала, понял Нагиль по мерному дыханию девушки, когда подошел ближе.

— Она ела? Почему ее не отнесли в гостевой дом, он же уцелел.

— Откуда мне знать? — огрызнулась Лан. — Садись и не мешай мне, съешь вот еще.

Она протянула ему пшеничные колоски — и где только брала их в этих горах, — а сама присела осмотреть раненых.

Нагиль сел рядом с госпожой — на расстоянии вытянутой руки, чтобы не беспокоить, — и жевал зернышки пшеницы и с трудом проталкивал их в сухое горло. Прежде Лан не пускала его в храм, боясь, что это разозлит Феникса. Видно, передумала. Видно, его сила совсем угасла, раз теперь он не чувствовал вторжения чужой ци в свое тело и разум.

Разве что ощущалось ци госпожи, забывшейся рядом с ним в усталом сне. В ней, в теле, почти не осталось сил, но Нагиль чувствовал живой дух в мерном ее дыхании. Вдох — вырывается из груди слабый инь — прохладный в этом утре воздух с отголосками сандала, выдох — заполняет тело набирающий силу ян, как солнечный свет, проникающий в храм.

Госпожа вздрогнула и завозилась, Нагиль поспешил отвернуться, сделав вид, что рассматривает бедное убранство храма.