Дракон в свете луны

— Я не просилась, — начала девушка и тут же закашлялась. Становилось жарче — плохой знак, совсем плохой. В волнах накаляющейся лихорадки Йонг совсем сбилась и продолжила хриплым, низким голосом: — Я не просилась в твой мир и не просила страданий. Не знаю, в каких бедах ты меня обвиняешь, все они явно не превышают тех, что уже свалились на мою голову. Будь у меня выбор, я бы точно не согласилась на подобное, но я здесь, и мне некого винить, кроме Ким Рэ Вона, а ты не можешь винить меня, хочется тебе того или нет.

Чун Сок сощурился, отложил в сторону меч. Окинул Йонг внимательным взглядом, прежде чем ответить, и его лицо не дрогнуло, когда он заговорил:

— Вы представляете угрозу всему нашему лагерю. Не мы привели вас сюда, но мы возвращаем обратно, рискуя жизнью.

— Чун Сок, — жалобно позвала Юн А. Йонг сглотнула густую вязкую слюну — соленая, это тоже плохо.

— Ни явно, ни косвенно я никому не желаю зла, — сказала она, чувствуя, как сознание отслаивается от реальности, как ее бросает в дремотный морок. — Твой капитан обещал мне защиту, и я поверила ему, хотя, видят духи моего мира и этого, здесь я никому не могу доверять.

— Так покиньте нас и ищите путь домой в одиночестве, — сказал Чун Сок. Без злобы, но с читаемым в каждом звуке высокомерием. Это Йонг разозлило, хотя повысить голос или сделать его тверже она уже не могла.

— Не очерняй слова своего капитана, — бросила Йонг. Только теперь Чун Сок изменился в лице, взгляд потемнел.

— Капитан сделал для вас больше, чем должен был, не вам судить его, — выплюнул он.

— Это ты меня вынуждаешь, — отрезала Йонг. Воин подавился воздухом, зашуршали мелкие камни у него под дрожащими ногами. Йонг продолжила, прерываясь на каждый болезненный рваный вдох. — Ты его Первый Коготь, должен поддерживать его слова действиями, но твои собственные желания идут вразрез общему делу. Ты не нанимался мне в няньки? Я и не просила. Но твой капитан дал мне слово.

Юн А прижала руки к лицу и качала головой, Чун Сок смотрел на Йонг так, словно в любую секунду мог броситься на нее с мечом и перерезать ей горло. О возможной гибели Йонг сейчас не думала. Сознание утекало сквозь выстроенную внутри защиту, рушило ее стены, и девушка могла бы заплакать, но не было сил.

— Вы не имеете ни малейшего понятия, — засипел Чун Сок, — как важен

наш капитан для этой страны. И как неважны для нее вы.

— Я в курсе, — отозвалась Йонг. Силуэты Чун Сока и Юн А растекались перед глазами мутными оранжевыми пятнами на фоне темно-синего неба. — Я здесь никто, капля в чужом океане. Так почему бы не избавиться от меня прямо сейчас, а? Убей меня, пуримгарра, Первый Коготь Дракона.

Она не заметила, как удивление заморозило лицо Чун Сока, как ахнула Юн А.

— Убей меня, — повторила Йонг, — и прекрати свои страдания. Раз видеть меня тебе так не нравится.

— Вы не боитесь, что я исполню вашу же волю? — спросил Чун Сок. Юн А ойкнула и опустилась между ним и Йонг.

— Пуримгарра, не нужно этого!

— Боюсь, — согласилась Йонг, не услышав девушку вовсе. — Я не хочу умирать и хочу вернуться домой. Но я не могу защитить себя, ты прав, я слаба и беспомощна, и если ты сейчас захочешь убить меня, я не смогу защититься.

— Тогда почему…

— Ты говоришь, я угрожаю всем вам. Чем может грозить целому лагерю опытных воинов одна слабая девчонка, я не знаю. Но раз Первый Коготь меня боится, видно, дело серьезное.

Чун Сок скрипнул зубами, потом выругался. Йонг могла бы записать себе победу в словесных дебатах с ним, но была слишком занята тем, что цеплялась за остатки сознания всеми силами, что еще теплились в ней. Разум утекал в небытие.

— Похоже, тебе придется заделаться еще и доктором, Первый Коготь Дракона, — промямлила Йонг, падая вперед на Юн А. — Кажется, мне нужна помощь…

* * *

Следующие несколько дней Йонг просыпалась и засыпала, просыпалась и засыпала, и все это время мир перед глазами вертелся и прыгал из стороны в сторону, а горы мешались с землей, и голоса людей втаптывались в землю их же шагами. Иногда мир замирал: Йонг уговаривали попить воды и оборачивали горящий лоб мокрой тряпкой, пахнущей травами — нос раздирал запах имбиря и жженого дерева. Она бормотала то ли слова благодарности, то ли проклятия, и снова проваливалась в лихорадочный сон.

В какой-то момент ей почудилось, что она летит: волосы трепал ветер и успокаивал пылающую голову, ладони касались шершавой чешуи, жар которой выпаривал с кожи пот, и воздух пах пеплом и гарью, а еще чем-то нежным, пробивающимся сквозь затхлые запахи.

Цветущей сливой.

Когда Йонг очнулась, этот запах уже испарился, но она помнила его в остаточном после лихорадки видении: ускользающий аромат, затхлый и свежий одновременно. Словно горело цветущее дерево.

Она лежала в деревянном доме с низкой соломенной крышей, ее накрывало пуховое одеяло, под головой была подушка, набитая рисовым зерном, под спиной — тонкий матрас. На мгновение Йонг подумала, что вернулась к себе, а соломенная крыша ей чудится.