— Очень просто, — отвечала Анна, — я расскажу вам всю историю этой плантации. Во-первых, она принадлежала дяде моей мамы, человеку беззаботному, беспорядочному. Он вёл жизнь язычника, и потому бедные создания, которые находились в его распоряжении, держали себя хуже его. Он жил с квартеронкой, безнравственной женщиной и, в минуты гнева, буйной и жестокой до зверства. Его слуги постоянно испытывали или крайнее потворство или крайнюю жёсткость. Вы можете представить себе, в каком положении мы нашли их. Моё сердце обливалось кровью, но Эдвард сказал: "Не унывай, Анна! Постарайся воспользоваться хорошими качествами, которые уцелели в них". Признаюсь, передо мной повторилось то же самое, чему я была свидетельницей на одном водолечебном заведении. Для томных, бледных, полуживых пациентов, которые являлись туда, казалось, достаточно было капли холодной воды, чтоб окончательно убить их; а между тем, в этой влаге была жизненная сила, производившая в организме их благотворную реакцию. Тоже самое, говорю я, было и с моими слугами. Я собрала их и сказала: " Послушайте, все говорят, что вы величайшие воры в мире, что от вас всё нужно запирать. Но я о вас совсем другого мнения. У меня есть расположение думать, что на вас можно положиться. Я говорила знакомым моим, что они ещё не знают, как много скрывается в вас прекрасных качеств; и чтоб доказать им справедливость моих слов, я решилась не запирать ни шкафов, ни дверей, и не следить за вашими поступками. Вы можете таскать мои вещи, если хотите; но, спустя несколько времени, когда увижу, что на вас нельзя положиться, я буду обращаться с вами по-прежнему." Как вы думаете, душа моя, я даже не верила себе, чтобы эта мера так превосходно оправдала мои ожидания. Надо вам сказать, что африканское племя более, чем всякое другое, умеет дорожить доверием; более других любит поддержать о себе хорошее мнение. После маленькой речи, которую сказала я, в доме нашем всё изменилось; бедные создания, сделав открытие, что им доверяют, всеми силами старались удержать за собой это доверие. Старые следили за малыми; так, что я почти ни о чем не заботилась. Одно только ребятишки беспокоили меня, забираясь в чуланы и воруя пирожные, несмотря на строгие наставления со стороны матерей. Чтоб искоренить и этот порок, я собрала негров во второй раз и сказала, что поведение их оправдало мои предположения: что я убеждена в их честности, и что мои знакомые не могут надивиться, слушая мои похвальные отзывы; в заключение всего, я поставила им на вид, что одни только ребятишки от времени до времени воруют у меня пирожные. " Знайте же, — сказала я, — я не против вашего желания иметь что-нибудь из моего дома. Если кто-нибудь из вас хочет получить кусок пирога, то я весьма охотно доставлю это удовольствие; мне неприятно только, зачем, воруя лакомства, портят кушанье в моих чуланах. С этого дня я буду выставлять целое блюдо пирожного; кто хочет лакомиться, тому стоит только прийти и взять, что ему нравится." И что же? Блюдо с пирожным стояло и сохло. Вы не поверите, а между тем, я должна вам сказать, что до этого блюда никто не дотронулся.
— Я бы не поверила, — сказала Нина, — если б здесь был наш Томтит. Как хотите, а этого нельзя ожидать даже от детей белых.
— Ах, душа моя, — для белых детей не в диковинку, если о них отзываются с хорошей стороны. Для детей же негров это в своём роде удовольствие, которое, по своей новизне, становится ещё более привлекательным.
— Это так, — сказала Нина. — Я вполне сознаю справедливость ваших слов. Со мной, я знаю, было бы тоже самое. Доверие много значит. Я становлюсь рабой того, кто доверяет мне.
— Несмотря на то, — сказала Анна, — многие из моих знакомых этому не верят. Они видят успехи в преобразовании моих людей и приписывают их или магической силе, или особенному искусству, которым я обладаю.
— Действительно, это так, — сказала Нина. — Подобные вещи могут совершаться только с помощью волшебного жезла, и притом в руках такой благоразумной, великодушной и любящей женщины, как вы, Анна. Скажите, успели ли вы распространить свою систему по всей плантации?