Поравнявшись с мужем, Сестра горностая долго и мрачно смотрела ему в лицо, покачиваясь, наконец сняла с себя карабин и выстрелила в воздух. Брат оленя не шелохнулся, снова раскуривая трубку.
— Я застрелю Ворона! — выкрикнула Сестра горностая и снова выстрелила в воздух.
— Перепугаешь стадо, — спокойно предупредил Брат оленя и указал на камень возле себя. — Садись, расскажи, как это вышло, что ты заставляешь меня выть волком. Помнишь, я предупреждал, что завою?
Сестра горностая не просто покачала, а потрясла головой: дескать, да, помню.
— Я только что стреляла в Ворона... не убила.
— Почему же ты не сдержала клятву?
Брат оленя поднялся с камня, внимательно осмотрел стадо и вдруг, запрокинув лицо кверху, завыл по-волчьи. Ближайшие олени насторожились, с удивлением глядя на человека, у которого обнаружился голос волка. Некоторые из них захрапели, беспокойно закружились на месте.
Прибежал, запыхавшись, пастух Брат орла, сказал испуганно:
— Я уж было подумал — волк. Чуть не выстрелил...
— Жаль, что не выстрелил, — печально сказал Брат оленя.
— Замолчи! — закричала Сестра горностая и, упав на колени, разрыдалась.
— Ну ладно, я пошел, — смущенно сказал Брат орла. — У вас тут свои дела.
— Ты постереги оленей и за меня, — не глядя на пастуха, попросил Брат оленя. — Я заночую наверху, у каменного великана. Там у меня палатка. Мне кажется, что в тех камнях опять таится эта подлая росомаха. Я пошел...
Даже не глянув на плачущую жену, Брат оленя пошагал в гору. О, как он боялся, что Сестра горностая не сдвинется с места и не побежит за ним вслед! Ведь у нее был и другой путь: вернуться в стойбище, туда, где сидел у костра Гонзаг. Как медленно тянется время! Далеко ли он уже ушел от камня, где осталась. Сестра горностая? Оглянуться бы. Но он скорее разобьет себе голову о камень, чем позволит это.
И вдруг Брат оленя споткнулся — услышал позади тяжелое дыхание Сестры горностая.
— Прошу тебя, подожди и прости еще раз! — закричала уже где-то совсем рядом Сестра горностая.
Но Брат оленя продолжал испытывать и себя и жену. Вот она уже схватила его сзади за ремень.
— Подожди. У меня сердце выскакивает... — И только после этого повернулся Брат оленя. — Ты же хотел... ты же надеялся, что я тебя догоню...
— Очень хотел. И очень надеялся... Сядь вот здесь, со мной рядом, отдышись.
Сестра горностая села на землю, положила голову на колени мужа. Оба долго молчали, находя умиротворение в том, что слышали дыхание друг друга...
Жена, похоже, уснула. Брат оленя не будил ее, вглядываясь и вслушиваясь в безбрежный мир: ему так хотелось найти в собственной душе устойчивость, равновеликую порядку в самом мироздании. Молчаливы и задумчивы горы. Ярус за ярусом поднимаются три хребта. Синие вершины их настолько истончаются в прозрачном воздухе, что кажется, они тоже становятся небом и соединяют с ним землю в единое целое. И море тоже соединяется с небом. А душа человека соединяется с горами и морем, а значит, и с небом.
Солнце, едва коснувшись воды, опять тронулось в небесный путь на своих златорогих оленях. Мерцали темно-красные блики на волнах. Брат оленя уже знал о несчастье на морском берегу: погиб его друг Рагнар Хольмер.
Да, это случилось всего несколько часов назад примерно в трех милях от стойбища. Каким тяжелым оказался день! Завтра надо, сколько возможно, заготовить мяса на зиму для собак. Для этого хватило бы и двух моржей, от силы трех. Нелишне содрать и несколько шкур. Но для этого тоже нужно не больше двух-трех моржей. Однако загублено больше сотни. Мерцают багровые блики на морской воде, и невольно приходит мысль о пролитой крови. Брату оленя кажется, что это души убитых моржей все еще никак не могут расстаться с морем и солнцем. Мерцают души, отдают последнее тепло морю, шлют свой прощальный свет всякому существу. Есть среди этих багровых знаков, трепещущих на морских волнах, и знак души человека. Печально Брату оленя. Всхлипывает во сне Сестра горностая. Надо бы разбудить ее, увести спать в палатку.
Горы наливаются голубым светом, истончаются их верхушки, соединяясь с небом. Гаснут красные блики на море. И там, где оно становится небом, как чье-то дыхание, вереницей летит лебединая стая. Печально Брату оленя от мысли, что Рагнар Хольмер этих лебедей не увидит.
А Сестре горностая снился сын...
ГЛАВА ДЕСЯТАЯ
НАМ НЕОБХОДИМ ТВОЙ СВЕТЛЫЙ, КАК СОЛНЦЕ, РАССУДОК
Печаль нависла и над стойбищем. Мудрецы в чуме Брата совы вспоминали за священной трубкой здравого мнения Рагнара Хольмера. О, они хорошо понимали, что значил для них этот человек! И хотя в словах старцев было много скорби, мнение их об инспекторе охотничьего надзора от этого не становилось менее здравым.
Мудрецам прислуживала Гедда. Она тоже была потрясена гибелью Рагнара Хольмера, плакала Гедда. И старики, глядя на нее, сочувственно вздыхали. Гедда разливала в чашечки чай, подавала мудрецам и благодарила судьбу, что в эту тяжкую минуту оказалась вместе с ними.