Древний знак

У костра между белыми людьми, кажется, разгорался спор. Слышались голоса Томаса Берга и Ворона. Ялмар и его невеста Мария молчали.

— Вы испоганите здесь все! — доносился густой голос Томаса Берга. — Завтра я вам покажу, что происходит с тундрой, едва по ней пройдет трактор. Поймите, природа Севера... это как лик младенца.

Гедда переводила слова Томаса Берга старикам, и мудрецы согласно кивали головами: дескать, прав Томас Берг, прав безусловно. Они знали, что Ворон уже давно зарится на остров и каждое лето присылает сюда геологов.

— Можно было бы старому Бергу и протянуть трубку здравого мнения, — сказал Брат совы, принимая от Гедды чашку с чаем.

А спор у костра накалялся.

— Лик младенца. Не слишком ли нежно? — спросил Гонзаг, уклоняясь с раздражением от дыма. — Этак вы меня в хандру вгоните. Я, знаете ли, человек чувствительный.

— Язвительный вы, а не чувствительный! — сам стараясь быть порядочной язвой, зло сказал Томас Берг, аппетитно управляясь с добрым куском оленьего мяса.

Гонзаг тоже обсасывал косточку аккуратно, стараясь не испачкаться. Чувствовал он себя здесь неуютно, и ужин явно не радовал его.

— Как вам угодно, — сказал Гонзаг, держа на весу холеные руки и прикидывая, чем их можно было бы вытереть. — Вы, господин Берг, оленевод. Для вас дорог каждый олень. А для меня дорог каждый камень, в котором надеюсь увидеть горящий зрак полезного ископаемого. Мы квиты.

— А мертвый зрак убитого моржа вам не мерещится? — спросил Ялмар, не удостаивая собеседника даже коротким взглядом.

— Я в моржей не стрелял, — четко выговаривая каждое слово, как бесспорную истину, сказал Гонзаг.

Ялмар тяжело поднял голову и на этот раз уж слишком долго смотрел на Гонзага:

— Бывают такие браконьеры, которые убивают куда страшнее, чем те, кто лишь на зверя поднимает оружие...

— Понимаю. Оттачиваете свое перо. Так сказать, переживаете драматизм экологических проблем. — Гонзаг иронично улыбался: дескать, знакомые штучки, которыми не так и легко сбить меня с толку. — Неужели вы из тех, кто голосом древней кликуши кличет: назад, к природе, в пещеру?

— Ну, ну, ну. — Ялмар поднял руку, как бы уличая собеседника в бессовестной передержке. — Не кажется ли вам, что к природе следует идти не назад, а вперед? Только тогда и возможно человеку войти в бережно сохраненный, прекрасный наш дом, в самые светлые залы его. Именно в дом, а не просто в пещеру...

— Это, конечно, уже философия. — Гонзаг старался внушить впечатление солидной беспристрастности. — Но ведь человечество испокон веков пользуется богатствами недр. Извините, мне даже как-то неловко говорить такие элементарные вещи...

— А вы заметили, как в наш век элементарные вещи вдруг начинают порой превращаться в непостижимо сложные?

— Ну берегитесь! — не без злорадства загудел Томас Берг. — Теперь он душу из вас вытрясет!

— Было понятно, что надо строить шахты, — продолжал Ялмар, выбирая кусок мяса, но так и не выбрал. — И не заметило человечество, как постепенно стало вместе с шахтами копать себе могилу. Нет, я не против шахт, однако я против могилы. Но как уловить ту грань, когда шахта еще шахта, а когда она уже превращается в могилу? Как остановить тех, кто земной шар представляет себе не более чем наполовину уже опорожненной консервной банкой? И ведь неправда, что каждый камень вам дорог. Все это лишь риторика, в которой понаторели сильные мира сего...

— А вы в чем понаторели?

Ялмар, наконец выбрав кусок мяса, протянул его Марии, спросил извинительно:

— Скучно тебе?

— Не могу избавиться от страшной картины... Я о гибели инспектора.

Крепко зажмурившись, Ялмар покрутил головой и снова налил себе виски.

— Погиб человек, который и этот остров считал одним из уголков нашего благословенного дома. Я кое-что писал о Хольмере, а теперь вижу, как мало сказал о нем... — Повернувшись к Гонзагу, Ялмар как бы прикидывал, стоит ли тут распространяться, и все-таки не выдержал искушения. — А для вас остров этот всего лишь свалка на задворках, в которой нелишне покопаться, авось что-нибудь найдется. Но ужас еще и в том, что вы и такие, как вы, все, все вокруг себя превращаете в свалку. Дым из труб в небо, как в свалку. Грязь из трюмов супертанкеров, а то и нефть после катастрофы в море, как в свалку. Отходы из дьявольских реакторов атомных или химических котлов, из бактериологических инкубаторов в землю, в море, как в свалку. И становится земной шар сплошной свалкой, где может произойти самоуничтожение.

— Предчувствие всемирной катастрофы, — мрачно усмехаясь, сказал Гонзаг. И неожиданно признался: — Я сам этого боюсь...

— Вот, вот, боитесь! — вскричал Томас Берг. — Какое-то повальное безумие! Я уже о другом... Все, все боятся, что земной шарик стал пороховой бочкой... более того, сплошной ядерной бомбой. Боятся! И от страха усердно заряжают его еще более разрушительной силой. Ну давайте... давайте допустим, что одна из враждующих сторон сумела взорвать дьявольские заряды, поражая вторую. Допустим, что вторая сторона даже не сумела ни одним выстрелом ответить. Что произойдет дальше?