Древний знак

Летели лебеди, сверкая удивительной белизной крыльев на солнце. Чистой водице мгновениями казалось, что на нее наплывает прекрасный сон. Вот сейчас и она, как это часто случается с нею во сне, поднимется в небо и полетит в лебединой стае, полетит туда, далеко-далеко, где живет человечество. Но прежде она посмотрит на этот цветочек с поднебесной высоты, чтобы полюбоваться им, как любуется само солнце... Летят лебеди. И Чистая водица в воображении своем летит вместе с ними... Где же сегодня Белый олененок? Возможно, и ему вздумалось бы представить себе, что он летит в лебединой стае. Опустилась бы Чистая водица с Белым олененком в том мире, где живет человечество, и рассказали бы они о прекрасном цветке, который растет на их острове... Все ближе, ближе лебеди. Вот уже птицы над Чистой водицей. «Ну, опуститесь на землю, лебеди, или сделайте круг над цветочком», — мысленно просит Чистая водица. Но улетели лебеди.

Чистая водица поправила камешки вокруг цветочка и уже было решила идти в стадо к Белому олененку, но вдруг заметила, что с холма, с которого вчера сошли Гедда и Ялмар, спускаются несколько человек. Все они были с рюкзаками и винтовками за плечами, все бородаты. У двоих бороды огненно-рыжие, у одного светлая, а у четвертого черная, из которой торчал, казалось, только красный нос. Подошли люди к Чистой водице, светлобородый приветливо улыбнулся. И Чистая водица сначала робко, а потом доверчивей в ответ улыбнулась. Пришельцы поснимали рюкзаки, уселись на землю, закурили кто трубку, а кто сигарету. Они мирно беседовали, приветливо поглядывая на ребенка, возможно, им вспомнились свои дети, и грусть высветилась в их глазах. Чернобородый вытащил из кармана мешочек, степенно развязал его, достал несколько кусочков сахара, протянул Чистой водице.

— Как тебя зовут?

— Чистая водица, — назвала свое имя девочка на языке белых людей.

— Это твое имя? — опять спросил чернобородый. И, не получив ответа, заговорил со своими спутниками: — Странные люди. Как они могут жить в этом гиблом месте, особенно зимою? Видно, мне это никогда не понять. Пожалуй, они мало чем отличаются от своих оленей. Подножный корм есть, и ладно.

— Да, но ты вдумайся, какое имя у этой девчушки — Чистая водица! — возразил человек со светлой бородой, у которого глаза были как просветы неба между тучами. — Это, брат, поэзия.

— Ну что ты этим хочешь сказать? — позевывая, спросил чернобородый; видно, он очень хотел спать.

— А то, что все зависит от души. Возможно, что они на своем острове видят столько красоты, сколько ты не увидишь даже где-нибудь в прекрасной Испании.

Два рыжебородых, сонно щурясь, равнодушно молчали. Но вдруг один из них, с лицом одутловатым, с глазами навыкате, громко расхохотался, указал пальцем на цветок, приговаривая:

— Нет, вы полюбуйтесь! Это их национальный парк! Жалкий цветок, огороженный камнями.

Чистая водица метнулась к цветку, заслонила его собой.

— Бывает, что в таком цветке иной увидит больше красоты, чем мы, все вместе взятые, в каком-нибудь розарии, — возразил светлобородый.

— Не пугайте девочку. Видите, она даже побледнела, — сказал второй рыжебородый с длинным лицом и почти нежно добавил: — Ребенок играет. Она, видно, боится, как бы мы не растоптали ее цветок.

— А я вот сейчас проверю, — сказал рыжебородый с одутловатым лицом. Кряхтя, он тяжко поднялся и занес огромный резиновый сапог над цветком.

И закричала Чистая водица. Так закричала, что, кажется, голос ее ушел далеко-далеко, за ту черту, где море становится небом, за черту, где живет человечество.

Светлобородый вскочил и рванул на себя рыжебородого, дал ему увесистую затрещину. Рыжебородый потер ухо, конфузливо усмехаясь, сказал виновато:

— Вот дурак, шуток не понимает.

— Знаем мы твои шуточки, — не сразу отходя от гнева, сказал светлобородый. А когда успокоился, заговорил уже совсем другим тоном: — Ты вот представь себе, что было бы, если бы такой цветок обнаружили, допустим, на Марсе. Сколько бы восторгов было здесь, у нас! А у себя, на Земле, изводим леса, реки в клоаки превращаем. Другой раз стрекозу увидишь и дивишься, как чуду. Да это и есть, в сущности, чудо. Миллиарды лет стрекозе. Человека еще не было, а она уже на солнышке крылышками трепетала. Да только из-за одной такой стрекозы земной шар как мать, как дитя оберегать надо. Ради одного этого цветка на цыпочках ходить бы, чтобы, не дай бог, не сделать ему худо. А мы на него сапожищем...

— Да пошутил я, — уже совсем виновато отозвался рыжебородый с одутловатыми щеками. — Что я, зверь какой, что ли?

— Я вообще о всех нас, грешных, — грустно ответил светлобородый и вдруг усмехнулся. — Представь себе, что было бы, если бы, допустим, на Марсе обнаружили тебя...

— Меня?

— Да, тебя. Вот лишь тогда ты и сам в полную меру понял бы свое значение. А мир бушевал бы, пораженный неслыханной сенсацией. На Марсе обнаружилось разумное существо!

— Это он разумное существо? — спросил чернобородый и расхохотался.