Дробь

4.1. Абстинентные приключения.

Я закрыл глаза. Я открыл глаза. Прошло часов 16. Рядом никого не было, я лежал один, голый, на кухне кто–то копошился — видимо Тор. Я попытался перевернуться с одного бока на другой и тут же почувствовал жуткий приступ тошноты, поэтому просто улегся на спине и смотрел в потолок. Потолок не желал статично фиксироваться перед моими глазами и все кружился и вертелся, плясал в пост–баклосановом макабре. Внутренности тоже танцевали безумное пого, да так, что дрожь отдавалась в самую глотку. Я отчетливо слышал стук сердца, это был нездоровый стук. Я хотел встать с постели, но понимал – еще одно резкое движение и меня тут же вырвет.

Собрав остатки воли в кулак, я встал, натянул трусы и джинсы, двинул к ванне, пытаясь побороть рвотные рефлексы. Во рту стоял мерзкий привкус застоявшегося пива — вкус последнего глотка в бутылке, того что на дне, в котором больше слюны, чем пива, теплой, мерзкой, желтоватой слюны с привкусом хмеля.

Из глотки пару раз попытались сфонтанировать капельки пива вкупе с желудочным соком, но я благополучно их проглотил. Махнул Тору, хозяйничающему на кухне — он кипятил чайник, собирался завтракать старым добрым ролтоном (или более бюджетным мивимэксом, не суть), спросил, буду ли я, но я ничего не ответил — я целенаправленно влетел в уборную, застегнул шпингалет на двери (шпингалет болтался на одном шурупе и едва держался), поднял стульчак, облокотился локтями на края унитаза и начал хлестать в бездну сточных труб. Я чувствовал, как кожа на моих руках прилипает к пятнам засохшей мочи на краях унитаза, вдыхал их кисловатый запах, но чувствовал себя достаточно конченным, чтобы не обращать на это внимание. Это был поцелуй, из глотки в глотку. Ничего кроме пива, пены и желудочного сока из меня не выходило, глаза слезились как у актрис фильмов категории «Deep throat/Gagging/Fuck face». Минут 15 я просидел в обнимку с моим новым другом, поминутно сплевывая в него накопившуюся во рту пену — так хуево мне не было давно. Затем я встал, скинул одежду на пол, забрался в душ и включил холодную воду, окатил себя несколько раз, задыхаясь, словно астматик, облил голову, умыл лицо, выдернул из уголков глаз запекшиеся корочки, обтер уголки губ, прополоскал рот, сел на пол ванной и просто минут 10 поливал себя с головы едва теплой водой, была бы моя воля — я бы так просидел до вечера.

Встал, обтерся серым полотенцем (белым, но его давно не стирали, да и пахло оно отсыревшей тряпкой для мытья полов). Взглянул на себя в зеркало опустошенным взглядом, не испытал никаких эмоций — ни отвращения, ни злости, ни презрения, будто в чужое лицо глядел, мутный хер с потухшими глазами, субтильными телом, запущенной небритостью, припухшим лицом. Оделся и вышел на кухню. На ноги налипли сотни песчинок, пыли, крошек и прочего дерьма с пола. Очень неприятное ощущение.

«Чайку будешь?». Тор нагребал сахар прямо из неаккуратно разорванного полиэтиленового пакета и кидал в грязные, покрытые разводами и подтеками чашки, затем оглянулся, не нашел чая, раскрыл мусорный пакет, где на пустой упаковке от основы для пиццы лежал использованный пакетик чая, он поднял его из мусора за ниточку и бросил в кружку, достал второй и кинул в другую. Залил кипятком — со дна электрического чайника почему–то капало, странно, что не закоротило, когда он кипел.

Мы уселись друг напротив друга, за окном было очень светло, солнце било мне прямо в глаза и я щурился словно Ким Ир Сен. Тор просто пялился сквозь чай на дно кружки.

«Ну как?», он по всей видимости спрашивал про мою предыдущую ночь с одной из его соседок. Я не знал, что ответить, толком я ничего не помнил, да и удовольствия особого не испытал, разве что порцию зверинной похоти, разбуженной алкоголем и Ко.

«Недурственно». Он ухмыльнулся.

В общем и целом, нам было до пизды на все произошедшее и происходящее. В прямом смысле этого слова. В самом наипрямейшем. Обычно, когда человек говорит, что ему на что–то «до пизды», это скорее всего означает, что он просто не хочет думать об этом «чем–то», маскирует свою озабоченность проблемой, старается не вспоминать и не будоражить себя. Как ребята, которые расставшись со своей «второй половинкой» обычно говорят «да мне до пизды ваще», хотя на самом деле страдают и распускают сопли словно эмокиды, поросшие челками и черно–розовыми напульсиниками с тимобертоновским джеком. Нам же в этот момент было действительно «до пизды». Наше «до пизды» было кристаллизированным и абсолютным, тотальным «до пизды», нас не беспокоили ни наши отношения с окружающим миром, ни какие–либо внутренние переживания. Если бы в тот момент за окном вырос гриб от взрыва ядерной бомбы — мы бы просто поглядели в окно, отхлебнули чайку и со стоическим смирением приняли бы на себя взрывную волну.