Думай как чемпион: как «Формула-1» может прокачать самоорганизацию, эффективность и мотивацию

К несчастью, Гран-при Сан-Марино 1994 года не задался с самого начала уик-энда: на трассе случилось несколько очень серьезных аварий, начиная еще с пятницы, когда мой друг Рубенс Баррикелло получил травмы за рулем своего Jordan, на большой скорости врезавшись в стену в одном из поворотов. Мне бы хотелось завершить свой рассказ на этом месте, но, к сожалению, этим все не ограничилось. Тот уик-энд вошел в историю как один из самых скорбных в истории «Формулы-1». В субботу, во время квалификации, случилась по-настоящему ужаснувшая всех авария: насмерть разбился молодой и подававший надежды австрийский гонщик Роланд Ратценбергер. На следующий день погиб Айртон: его Williams выбросило с трассы на ультраскоростном повороте Tamburello, и она на полном ходу влетела в бетонный барьер. Сенна, до той поры лидировавший в гонке, получил не совместимые с жизнью травмы. Он изо всех сил старался удержать преимущество, которое у него было над главным соперником Михаэлем Шумахером, преследовавшим его вплоть до рокового столкновения. Государственные похороны, прошедшие в Сан-Паулу, Бразилия, показали, какую огромную армию поклонников имел Сенна, а его смерть создала вокруг его имени ауру легендарности, превратив его в одного из самых загадочных и почитаемых персонажей «Формулы-1». Невозможно было сыскать более явственного, трагического и громкого напоминания о том риске, с которым сопряжена «Формула-1».

Увиденное произвело на меня, бывшего на тот момент тест-пилотом Williams, огромное впечатление. В Имоле в тот день меня не было – я был в Сильверстоуне. Однако я, как и все, ожидал, что увижу, как он шевелится, как выбирается из машины, но, как было в случае с Роландом, я видел его зажатым в кокпите и опасался самого страшного. Две такие трагедии подряд усилили шок. От находившихся в тот день в Имоле я слышал, что люди много плакали, произошедшее стало чудовищной трагедией. Еще больше слез пролилось по всему миру. Айртон был далеко не просто лишь гонщиком, на родине у него был статус национального героя, и этот статус распространялся по всему миру. Шок был просто огромным.

Аварии Сенны и Ратценбергера со смертельным исходом оказали колоссальное влияние на спорт «Формулы-1». Случаи гибели гонщиков на трассах бывали и раньше – Айртон Сенна стал 43-м пилотом «Формулы-1», погибшим с тех пор, как в 1950 году учредили чемпионат мира, – но эти случаи в корне отличались от предыдущих по ряду причин. В отличие от аварий 1950-х, 60-х и 70-х годов, эти более свежие аварии транслировались вживую по телевидению, их видели миллионы болельщиков по всему миру. О произошедшем 24 часа в сутки рассказывали в новостях. Кроме того, погибло сразу два пилота на протяжении двух дней подряд, а один из этих пилотов был, пожалуй, величайшим в своем поколении, а может, и в истории. Помимо того, что это была личная трагедия, моя команда Williams оказалась в эпицентре судебных разбирательств, за которыми последовали долгие месяцы стресса, расходов и которые обернулись ущербом для ее репутации. Для всех задействованных лиц это был чрезвычайно печальный и напряженный период времени.

Честно говоря, я действительно не ожидал услышать звонка от Фрэнка Уильямса спустя несколько дней после аварии: он просил меня заменить Айртона Сенну в роли пилота команды и партнера Дэймона Хилла. То было невероятно трудное время, нас всех ошарашило то, что случилось с Айртоном. Однако вот он, мой шанс, реальная возможность начать карьеру в «Формуле-1».

Таким образом, спустя всего несколько недель после смертельной аварии Айртона я был вынужден залезать ровно в такую же машину, спроектированную и построенную той же самой командой, настроенную теми же самыми механиками и с полной отдачей пилотировать ее на максимальных скоростях. Это означало, что я должен был отставить в сторону всякие сомнения касательно оборудования, рисков, шансов получить травмы или, что хуже, погибнуть, и просто сесть за руль.

Люди часто спрашивают у меня: «Как ты вообще смог заставить себя сесть в эту машину и взять на себя такой риск?» Я же видел ситуацию иначе. Я знал, что команда Williams делала все, чтобы понять, что же случилось во время той аварии, а также добивалась того, чтобы у меня все функционировало, как надо, стремясь вселить в меня уверенность в них самих и их машине. Эта команда называла себя Williams Grand Prix «Engineering». Инженерные работы были сутью их деятельности, и я знаю, что высококлассная инженерия и безопасность пилота были важнейшими ценностями для них. Такой их посыл был логичным и весьма успокаивающим. Я могу искренне заявить, что меня не беспокоила перспектива оказаться за рулем этой машины; я знал, что это была потрясающая возможность, пришедшая ко мне сама и притом совершенно неожиданно, но вот она передо мной, и надо что-то делать. Мои амбиции автогонщика всегда устремляли меня к лучшим машинам, и Williams могла предложить мне именно это.